Поиск |
Сообщения за день |
27.12.2012, 14:52 | |||
|
|||
Психология ЖивотныхЭта тема про психологию животных, называемой еще - Зоопсихология. *<noindex>про зоопсихологию из википедии</noindex>* Эта тема в помощь тем кто стремится понимать лучше животных. Тема содержит: -Кошки(учимся их понимать:общение голосом, мимикой, телодвижением) |
|||
23.02.2013, 23:10 | ||||
|
||||
|
Удивительная пара пингвинов была обнаружена учеными в Пунта Томбо, Аргентина.
Исследователи изучают Магеллановых пингвинов уже более 30 лет. Более 50 тыс. морских птиц получили имена и датчик, по которому человек отслеживает их миграционный путь. Пингвины являются моногамными и состоят в паре около 5-ти или 10-ти лет. Они вместе воспитывают и ухаживают за потомством. Но эта пара удивила всех. Вот уже 16 лет они неразлучны, бодры и воспитали отличную популяцию в своем роде. |
|||
27.03.2013, 23:39 | ||||
|
||||
|
Сексуальная разница
Чем у разных животных самки отличаются от самцов Алексей Торгашев Различия между самцом и самкой (половой диморфизм) появились у животных в процессе эволюции. Помимо принципа «выживает сильнейший» существует собственно половой отбор — отстранение менее адаптированных особей от размножения. Да и само разделение полов тоже возникло как эволюционное приспособление. В природе встречаются невообразимые способы спаривания самцов с самками и поистине парадоксальные — в ряде случаев — отличия первых от вторых. Некоторые наиболее примечательные примеры представлены ниже. Нужно лишь помнить, что эволюция — процесс, а значит, все эти явления временные. Никому не дано знать, чем завершится половой акт. Потерять голову Животные Богомолы Самка Здоровенная и очень агрессивная Самец Хрупкий Самки богомолов — животные свирепые. Они сгрызают все, что им по размеру: насекомых, рептилий, иногда птиц и мышей. У Джеральда Даррелла описана жуткая битва между гекконом Джеронимо и самкой богомола Сисели, которая, правда, закончилась в пользу эволюционно продвинутого геккона: «На плече у него был выдран большой клок кожи, на его месте зияла красная, кровоточащая рана, по всей спине выступали капли крови — следы когтей богомола, а окровавленный обрубок хвоста оставлял на простыне красный след». Спариваться с чудовищем, сами понимаете, сложно, к тому же в брачный период самка становится особенно агрессивной. Однако спариваться все же нужно, и отважные самцы поступают так: они подкрадываются к самке сзади, сразу замирая, если она поворачивает голову в их сторону. Иначе съедят. Приблизившись вплотную, самец быстро вводит совокупительный орган в совокупительную сумку самки, после чего должен бежать. Иначе, опять-таки, съедят. Распространено мнение, что съедят и так и так: мол, самка богомола во время полового акта отрывает самцу голову, иначе ничего не получится. Это не совсем верно. Действительно, экспериментально подтверждено, что при удалении головного ганглия (мозга) у самца усиливаются нервные импульсы, идущие к копулятивным органам. Благодаря чему безмозглый богомол спаривается активнее. Однако сами импульсы есть и у самцов с головой, только работают они чуть хуже. Поэтому шанс и половой акт совершить, и голову сохранить все же есть. Съедают лишь замешкавшихся, и только ради продолжения рода: самке нужны питательные вещества. То есть где-то в половине случаев. Цитата «Голова Ботвиника еще не отделилась от тела, когда Лена поняла, что экзамен сдан» (Виктор Пелевин). Плодотворный паразит Самка глубоководного удильщика. Ну разве она не прекрасна?! rr0913_050_2.jpg Фото: Getty Images/Fotobank Самка глубоководного удильщика. Ну разве она не прекрасна?! Животные Глубоководные удильщики Самка Полноценная рыба с множеством приспособлений для добычи пропитания Самец Паразит Среди позвоночных животных не встречается более радикального неравноправия полов, нежели у удильщиков. Эти океанские рыбы живут на глубине от полутора до трех километров. Там постоянный штиль, темнота и жуткое давление в 150–300 атмосфер. В столь экстремальных условиях у вида появился целый букет немыслимых адаптационных механизмов. Самцы и самки настолько отличаются друг от друга, что около семидесяти лет их вообще считали разными видами. Известно, что первую самку извлекли из водной толщи еще в 1837-м, после чего было выловлено множество похожих рыб, справедливо записанных в «морские черти». Только вот самцов среди чертей не было. Одновременно из глубин добывали мелких рыбок с большими глазами и ноздрями, среди коих, напротив, не обнаруживалось самок. И только в 20-е годы прошлого века ученые сообразили, что эта вот мелочь — супруги чертей. Удильщиком, собственно, является самка. Эта хищница подманивает добычу «удочкой», торчащим вперед спинным плавником со светящимся утолщением на конце — эской, набитой люминесцирующими бактериями. В полной темноте жертва — обычно другая рыбка — принимает ее за мерцающую креветку и попадает в огромную пасть с множеством зубов. Жадность самки границ не знает: иной раз она заглатывает добычу вдвое крупнее себя, отчего вместе с ней издыхает, будучи не в состоянии переварить. Совсем иное дело самец. У него необычайно развиты ноздри и глаза, приспособленные для главной цели — поиска самки. Когда самец находит суженую, он впивается в нее зубами и потихоньку начинает ею питаться. Постепенно кровеносные системы рыбок сливаются, и самец становится настоящим паразитом: у него атрофируются глаза, желудок и многое другое, за исключением хорошо функционирующих половых органов. При нересте он оплодотворяет икру. К самке могут присосаться несколько самцов — зафиксирован случай, когда удильщица несла на себе 8 особей мужского пола. Понятно, что при такой жизни чем самец мельче, тем лучше: потребляет меньше ресурсов. Например, описана самка гренландского удильщика длиной 119 см и весом 7 кг, а при ней самец — 16 мм и 14 мг соответственно. То есть в 74 раза мельче и в полмиллиона раз легче. Как эволюции удалось создать такую пару, биологи понимают смутно. Но в целом этот симбиоз не более удивителен, чем сам секс. Цитата «Физиологические механизмы (эндокринологические и иммунологические), которые обеспечивают половой паразитизм и которые могли бы быть весьма полезны для медицины, до сих пор неизвестны» (Теодор Питш). Битва за гарем Два снежных барана в Йеллоустонском *национальном парке (США). Идет дискуссия о мужских достоинствах rr0913_050_3.jpg Фото: W. Perry Conway/CORBIS/Fotosa.ru Два снежных барана в Йеллоустонском *национальном парке (США). Идет дискуссия о мужских достоинствах Животные Снежные бараны Самка Изящного сложения с рожками около 30 см Самец Мощный, вдвое тяжелее самки, с рогами до 80 см Бараны — животные стадные и гаремные. Поэтому у самцов большие рога. Чтобы собрать гарем во время гона, самцы дерутся. Примерно так, как пишут исследователи Владимир Филь и Владимир Мосолов: «Животные сталкиваются лбами с разбега. Удары, как правило, принимаются на переднюю поверхность рогов. Треск от столкновений довольно сильный и слышен на расстоянии до километра, особенно ранним утром в морозную безветренную погоду. Однажды от этих звуков пришлось даже проснуться». Рога баранам не за чем другим и не нужны, кроме как драться. А чаще всего соперники, посмотрев друг на друга, расходятся: слабый понимает, что шансов у него нет. Победитель в награду получает любовь нескольких самок, или овец, по-нашему. Теперь он может их крыть в свое удовольствие и распространять гены в потомстве. Впрочем, обладая некоторой сноровкой, и молодые, слабые бараны могут получить от жизни свое, как рассказывают охотники: «Во время гона молодые самцы бегают от одного стада самок к другому, находят тех, которые находятся в состоянии готовности к спариванию, кроют их и бегут дальше». Тем удивительнее, что при подобном либерализме иногда битвы за гарем среди «серьезных мужиков» заканчиваются тяжелыми травмами и смертями. Цитата «Эти наблюдения за поведением баранов и других жвачных во время гона не соответствуют общепринятым представлениям о том, что брачное поведение самцов обычно сводится к безобидному блефу и другого рода демонстрациям» (Верн Грант). Избиение трутней Пчелиная матка на ферме в Калифорнии. Быть руководителем высшего звена, конечно, трудно. Но иногда это приносит удовольствие rr0913_052_1.jpg Фото: Rich Pedroncelli/AP Пчелиная матка на ферме в Калифорнии. Быть руководителем высшего звена, конечно, трудно. Но иногда это приносит удовольствие Животные Медоносные пчелы Самка-матка Крупная, с гипертрофированными яичниками, жалом, но не приспособленная к добыче пищи Самка рабочая Мелкая пчела с редуцированными половыми органами Трутень Крупный самец, неспособный питаться самостоятельно Пчелы живут втроем. То есть в действительности они живут семьей в 60–80 тысяч особей, но среди этого множества есть три резко отличающихся друг от друга типа. Почти все население улья — рабочие пчелы, разбавленные несколькими сотнями трутней. А матка — одна. Жизнь в семье устроена наилучшим образом. Весной-летом молодая матка, готовящаяся заменить уже пожившую, вылетает из улья. Летит она на высоте несколько метров и оставляет за собой пахучий хвост феромонов. Местные трутни слетаются на запах и гурьбой следуют за самкой. Спариваются там же, в воздухе. Трутень вбрасывает в юное тельце огромное количество сперматозоидов — до 10 миллионов! — и после полового акта немедленно погибает, поскольку для лучшего сцепления его пенис выворачивается наружу, а затем и вовсе отрывается, оставаясь в совокупительном кармане матки. Без пениса трутню жить незачем. Матка не останавливается на достигнутом, совокупляясь до тех пор, пока полностью не забьет спермой семяприемник. Всего она может спариться больше двух десятков раз — иногда для этого требуются повторные вылеты. Так гуляет молодая пчела. Один раз, поскольку добытой спермы хватает ей до конца жизни, то есть на 2–4 года. Потом она будет жить в улье и делать только две вещи: есть и нести яйца по тысяче штук за день. А зимой спать. Некоторые яйца не оплодотворяются — из них получаются упомянутые трутни. Из оплодотворенного яйца развивается либо та же матка (редко), либо рабочая пчела. Век последней недолог, активной жизни ей отведено чуть больше месяца. Все это время она трудится: сначала кормит матку и личинок, потом строит соты, далее уборка мусора, медосбор и смерть. Ни разу не испытает она радость секса. Даже если матка погибнет и у работницы от хорошего питания начнут функционировать яичники, спариться с трутнем она не сможет: половые органы недоразвиты. Зато именно рабочие пчелы решают в улье все: когда заводить новую матку (это зависит от кормления), куда лететь за кормом и держать ли трутней в гнезде. Обычно к зиме они выгоняют трутней на мороз и устраивают форменный геноцид, жаля и кусая, где только ни настигнут. Эволюционно, конечно, разумно. Цитата «В конце лета трутни, изгнанные, наголодавшиеся или зажаленные, находят бесславный конец у ворот пчелиного жилища» (Карл фон Фриш). Проблема хвоста Своими методами соблазнения девушек павлины смутили Чарльза Дарвина Животные Павлины Самка Серенькая, невзрачная Самец Красивый, с ослепительным хвостом Павлиний хвост — сложная научная проблема, над которой биологи бьются еще со времен Дарвина (строго говоря, это не совсем хвост, а другие перья, но в данном случае это неважно). С одной стороны, такой длинный хвост явно зачем-то нужен, причем именно самцам. С другой — очевидно, что для выживания он скорее вреден и эволюция должна была бы ограничить его размеры. В свое время как раз Дарвин выдвинул гипотезу полового отбора: самка выбирает за красоту. Но в таком случае хвост в конце концов стал бы настолько прекрасен, что с жизнью вида совмещался бы с трудом.Ничего подобного мы не наблюдаем: да, павлину трудно, но терпимо. И курам нравится (павлины действительно из отряда курообразных). Эволюционисты придумали другое объяснение: самка видит, что самец выжил даже с во-о-от таким хвостом, — значит, гены у него что надо, можно идти в гарем. Или так: в далекой древности павлины дрались, как петухи, и хвост чем-то в этих драках помогал. Вот самки и отдавали предпочтение самым хвостатым, а потом нравы смягчились — выбирали уже за красоту. Однако в 2008 году японские ученые измерили длину павлиньих хвостов и яркость пятен на них, пытаясь выяснить, действительно ли обладатели самых здоровущих и красочных хвостов пользуются наибольшим успехом у дам. Оказалось, самкам эти детали глубоко безразличны. Они одинаково хорошо спаривались и с самыми красивыми, с точки зрения японцев, экземплярами, и с абсолютно невзрачными типами. Значит, сумели разглядеть в них что-то недоступное холодному уму естествоиспытателя. Есть, кстати, еще одна гипотеза: хвост такой яркий, чтобы отвлекать хищников от затаившихся самок с птенцами. Цитата «…предпочтения самок во внешности самцов или в чем-то еще почти однозначно приведут к их изменению; и эти модификации с течением времени могут достигать практически любой степени, совместимой с жизнью вида» (Чарльз Дарвин). Бабочки-гинандроморфы Животные Бабочки Самка Сочетает признаки самца и самки Самец Сочетает признаки самца и самки Вообще-то бабочки раздельнополы, и самца от самки отличить нетрудно. Однако иной раз генетический механизм сбивается, и получаются бабочки с признаками обоих полов одновременно. Это случается и у других видов, но чаще у насекомых — из-за хромосомных особенностей. У бабочек в результате иногда получаются замечательной красоты экземпляры, разделенные пополам на мужскую и женскую части, или даже мозаичные. Событие редкое — примерно одно на сто тысяч. Половые органы у таких животных тоже одновременно мужские и женские, что позволяет спариваться с нормальными особями. Иногда даже потомство рождается. Тоже со склонностью к гинандроморфизму. Цитата «Впрочем, у этих аберрация, напоминавшая канарскую расу вида, еще могла быть залечена несколькими каплями клея, а вот драгоценный гинандроморф — слева самец, справа самочка, — у которого оторвались крылья и даже следов не осталось от брюшка, погиб окончательно: пристроить на место крылья было еще возможно, но как теперь докажешь, что вся четверка принадлежала этому безголовому тораксу на гнутой булавке?» (Владимир Набоков). Отец-герой Морской конек — так *рожают настоящие мужчины Животные Морские коньки Самка Рыбка без кармана на животе Самец Рыбка с карманом на животе Когда морские коньки флиртуют, они сперва кивают друг другу, а затем вальсируют — синхронно маневрируют в воде, прижимаясь телами. Самец раскрывает свой карман, что часто бывает и у людей. Однако в дальнейшем брачные стратегии людей и коньков расходятся. Для человеческих самок смысл существования кармана в том, чтобы в него залезть. У коньков, наоборот, самка кладет в карман самцу икру. Затем самец оплодотворяет икру в своем кармане, там же вынашивает потомство, а затем рожает. Стенки кармана похожи на плаценту млекопитающих: они пронизаны кровеносными сосудами, снабжающими икру кислородом и выводящими отходы. Через месяц появляются дети. Роды у отца иногда проходят довольно тяжело, он может даже умереть. Некоторые виды единовременно вынашивают до полутора тысяч мальков. Кстати, самка морского конька хранит верность самцу в течение всего периода его беременности. По другим данным, которые приводила знаменитая исследовательница Аманда Винсент, — всю жизнь. На Востоке этих рыб пользуют как средство от импотенции. Цитата «Морские коньки — животные с отчетливой харизмой» (Аманда Винсент). Отбить мальчика Птица эму размышляет о любви. А индийские фермеры, глядя на нее, думают о мясе и жире Животные Эму Самка Почти не отличается от самца Самец Почти не отличается от самки У австралийских аналогов страусов — эму — за мальчиков дерутся девочки. Это случается, если к уже сложившейся паре приближается новенькая с явным намерением завлечь кавалера. Увидев такое, первая самка встает в угрожающую позу, а если ее самец вдруг вздумает распушить перья, то и кидается на соперницу. Хороших производителей всегда не хватает, поэтому вторая дамочка может и настойчивость проявить — тогда драка может до пяти часов продолжаться. Но заканчивается все воссоединением семьи. Насиживает у эму самец — самка подкладывает каждые день-два по яйцу в примитивное гнездо, пока их не скопится 10–20 штук. А самец все это время не ест, не пьет и даже в туалет не ходит — между прочим, больше 50 дней. Теряет до трети веса. Цитата «Самка начинает издавать низкие тарахтящие звуки, напоминающие шум мотороллера. Самец внимательно прислушивается к этому призывному крику, отвечает на него и направляется к самке» (Бернхард Гржимек). Детский секс Аксолотль — ребенок, который не хочет становиться взрослым Животные Аксолотли (это такие недоразвитые земноводные) Самка Личинка-переросток чуть толще самца Самец Личинка-переросток тоньше самки, под хвостом — уплотнение Ничего особенного в брачных играх аксолотлей нет: самец идет по дну водоема и трясет хвостом перед носом у самки — та за ним ползет. Потом самец выкидывает комочек спермы, самка подбирает его клоакой и оплодотворяется. Затем мечет икру. Ничего особенного, кроме того факта, что размножаются половозрелые дети. Аксолотль, как известно, личинка амбистомы. Если приходится туго, то есть водоем начинает пересыхать, личинка превращается во взрослую особь без наружных жабр. Но пока условия мягкие, то и взрослой жизни ей не требуется. Кстати, способность размножаться, не завершив развитие, называется неотенией и вообще довольно часто используется эволюцией. Это как бы шаг назад к тому моменту, когда морфология особи еще не сложилась окончательно и может изменяться. В самом широком смысле мы, люди, тоже продукт неотении. Цитата «Было время, когда я много думал об аксолотлях» (Хулио Кортасар). Самые сексуальные мозги У вида Homo sapiens физиология сильно влияет на психологию. И наоборот Животные Люди Самка Грациального сложения (в идеале), молочные железы выражены, ювенильные черты проявляются в большей степени, чем у самца Самец Атлетического сложения (в идеале), выступающие (в отличие от самки) копулятивные органы, выраженный шерстяной покров на адоральной части головы Сведения о половом диморфизме у рода Homo появились довольно давно. Первые изыскания в этой области в публикациях не сохранились и доступны сейчас лишь в более позднем изложении (см., например, Бытие, гл. 2, 21–22). Поколения исследователей много и плодотворно работали над этой темой, в результате чего современные методы позволяют уверенно идентифицировать принадлежность особи к мужскому или женскому полу. Наиболее полный ответ дает хромосомный и особенно геномный анализы, но и визуальный осмотр позволяет достаточно точно определить самца или самку Homo sapiens. Брачное поведение этого вида, однако, столь вариативно и сложно, что многочисленные исследования до сих пор не дали ответа даже на следующий очевидный вопрос: «На основе каких признаков самец и самка подбирают себе пару»? (Известно, что люди условно моногамны). Или даже на такой: «Самец выбирает самку или самка самца?» Изучение осложняется тем, что люди ведут преимущественно стадный образ жизни и используют поощрительное спаривание (как и другие представители Homo, например бонобо). Такое спаривание, в результате которого самец и самка получают удовлетворение, но не потомство, является социальным механизмом, необходимым для выживания вида, но затрудняющим исследования. И у самцов, и у самок есть две стратегии полового поведения: кратковременная связь и семья. При кратковременной, ориентированной на максимальное распространение генов связи отбор мягче и критерии не столь строги. Устойчивая пара, напротив, создается для совместного выращивания потомства, и здесь отбор очень жесткий. Гипотез, объясняющих половой отбор человека, множество. Мы остановимся на двух, не лишенных, на наш взгляд, остроумия. Первая: самый сексуальный орган у человека — его мозг. Самка оценивает самца по его когнитивным способностям, но для этого она сама должна ими обладать. Именно этим объясняются два поразительных факта: очень быстрое развитие мозга человека в процессе эволюции и очень слабый диморфизм в размерах мозга — в среднем женский орган весит меньше мужского всего на 100 граммов (при этом самки человека и сами по себе меньше самцов). Исследователи считают, что оценка когнитивных способностей самца делается самкой на основе его умения хорошо говорить. Самец оценивает самку, соответственно, по ее способности оценить сказанное. И в том и в другом случае результатом полового отбора становится усложнение мозга и речи. Вторая гипотеза: привлекательность ювенильных черт самок. У людей самка завлекает самца физическими данными. Внешне она напоминает детей: гладкая кожа, хрупкость и так далее вплоть до особенностей поведения. «Если женщине не удалось сохранить некоторые детские атрибуты тела, она может оказаться в крайне невыгодном положении в плане ее возможности участвовать в продолжении рода. …Большинство мужчин откажутся вступить в половую связь или жить вместе с бородатой женщиной! Костистые глазницы, толстая шея, басистые нотки в голосе — все это не считается женственным», — пишет исследователь Дэвид Брин. На что направлена физическая неотения самок? Ответ: привлечь нужно не любого самца, а того, который склонен защищать потомство. То есть детские черты должны вызывать влечение со стороны самца. С другой стороны, чтобы объектом сексуального желания не стали сами дети, эволюция снабдила вид множеством «выключателей». Например, у неполовозрелых самок молочные железы не оформлены, а у половозрелых гипертрофированны по сравнению с другими животными. Всякий, когда-либо наблюдавший Homo sapiens в естественных условиях, обнаружит и другие «выключатели». Когда выбор сделан, у самцов и самок возникает так называемая влюбленность. В целом это явление снижает приспособляемость особей к среде, но помогает выжить детям. Вот что пишут Джек и Линда Палмер: «Обычно влюбленность сохраняется достаточно долго, для того чтобы ребенок успел родиться и достичь определенного уровня независимости. Состояние влюбленности дезадаптивно и даже разрушительно, просматриваются сильные поведенческие и физиологические параллели с употреблением наркотиков». Цитата «Но когда пингвинки облекут себя покровами, пингвины уже не так хорошо будут отдавать себе отчет в том, что же их привлекает. Их неясные желания превратятся в грезы и иллюзии — словом, отец мой, они познают любовь и ее безумные муки. А между тем пингвинки будут опускать глазки и поджимать губки с таким видом, как будто скрывают под своими одеждами некое сокровище…» (Анатоль Франс). |
|||
05.04.2013, 19:38 | ||||
|
||||
|
Разговоры с муравьями и людьми
Григорий Тарасевич Животные бывают гениальными. Но только человек может это доказать Мозг муравья весит примерно треть миллиграмма — в миллионы раз меньше, чем наш. Однако это не мешает насекомому принимать решения, решать арифметические задачи и создавать четкие управленческие структуры. Есть ощущение, что человек слегка преувеличивает свою умственную исключительность. — Здесь совсем недалеко. Сейчас идете прямо, потом направо, через квартал поворачиваете налево… Потом… Сейчас соображу… Потом налево, до первого поворота направо и после перекрестка слева будет тот дом, который вы ищете… — женщина на улице пытается объяснить мне дорогу. Я в Новосибирске. Уже битый час ищу дом Жанны Резниковой, у которой мне нужно взять интервью. Жанна Резникова — профессор НГУ, заведующая лабораторией в Институте систематики и экологии животных СО РАН, доктор н*аук, автор сотен научных статей. Не так давно ее книгу Animal Intelligence издал Кембриджский университет — с монографиями российских ученых такое редко случается. Мне лестно, что профессор пригласила меня в гости: «Мы могли бы встретиться в пятницу утром у нас дома и поговорить в спокойной обстановке — чай-кофе, пирог». Только вот ее дом я упорно не могу найти. Отправляюсь по описанному маршруту: прямо-направо-налево-налево-направо-налево. Через полчаса понимаю, что заблудился еще сильнее. И тут появляется гипотеза: поскольку женщина объясняла дорогу, стоя напротив меня, то она могла иметь в виду свои «право» и «лево», зеркально противоположные моим. Возвращаюсь на исходную точку и пытаюсь пройти маршрут с точностью до наоборот. Опять теряюсь. Опять мучаю расспросами прохожих… История про то, как я искал дорогу, рассказана не просто так. Это трагедия. Ведь я представитель гомо сапиенс, самого интеллектуального вида на планете, а может, и во всей Вселенной. У меня в черепной коробке спрятан здоровенный мозг редактора отдела науки. И этот мозг убил полтора часа на решение простейшей когнитивной задачи, с которой прекрасно справляется малюсенький м*уравей. Стыдно. Рыжая такса, пирог с капустой и видовая гениальность Дом Жанны Резниковой я все-таки нашел. И вот мы сидим за столом и едим пирог с к*апустой, испеченный профессором. П*ирог вкусный. Настолько, что я жую кусок за куском и не успеваю задавать вопросы, как это положено делать во время интервью. Нас четверо: я, Резникова и Борис Рябко — доктор технических наук, специалист по криптографии и кибернетике. А еще он муж Жанны Резниковой. Четвертый участник беседы — рыжая такса Жулька. Она изредка гавкает, иллюстрируя тезис о наличии коммуникативных способностей у млекопитающих. Дожевав четвертый (или пятый — у меня плохо со счетом) кусок пирога, я начинаю з*адавать вопросы. Самое главное, что хочется выяснить: где же проходит грань между н*ами и всем остальным живым миром? Этот вопрос беспокоил человечество еще с античных времен. Невозможно понять, кто такие «мы», не уяснив, что собой представляют «другие» и в чем разница. В древние времена все было просто. Считалось, что у животных нет души, а значит, никакие человеческие мерки для них не подходят (впрочем, не подходили они также для негров, индейцев и крепостных крестьян). Да и сейчас мы, конечно, умиляемся антропоморфным котикам в фейсбуке. Но если назвать животными нас — глубоко обидимся. Они совсем другие. Но за последние десятилетия мировая наука накопила слишком много экспериментальных данных. Границы стали совсем размытыми. Отхлебываю кофе и делаю умное лицо: — Правильно я понимаю, что благодаря многочисленным опытам наметилась явная тенденция к тому, чтобы признавать за животными все больше интеллектуальных прав? — Да-да, конечно, такая тенденция есть. С*ейчас взгляд на биосферу — ну, в том числе и нашими стараниями — становится другим. Когда люди начинают осознавать, что не только дельфины и слоны, но даже муравьи обладают совершенно удивительным и*нтеллектом, я думаю, они по-другому н*ачинают понимать мир. Мы к ним относимся как к живым игрушкам, а они настолько все понимают… — Все-таки есть какая-то принципиальная разница между интеллектуальными способностями человека и животного? Или речь идет только о количественных различиях? — Наверное, принципиальной разницы нет. Понятно, что количественная огромна. Но вот какой-то смысловой пропасти, через которую нельзя протянуть руку или хвост, н*аверное, нет. Главное отличие — универсальность человеческого интеллекта. Но это скорее количественный показатель. В своей кембриджской книжке я ввожу термин — в*идовая гениальность. Муравьи, пчелы, обезьяны обладают очень высокоразвитыми когнитивными способностями в пределах какого-то достаточно узкого домена. — Простите, а что в данном случае означает слово «домен»? — В данном случае, домен — это определенная область когнитивной деятельности. Скажем, для муравьев область, в которой они добиваются высочайших успехов, — это передача информации о пути к источнику корма. Наверное, у них видовая гениальность на этом практически кончается. То же самое у пчел. Пчелы могут рассуждать о нектаре, но не о демократии. А у шимпанзе таких доменов несколько: это и социальная жизнь, и, скажем, оценка каких-то количественных соотношений в природе. Один американский ученый даже назвал свою книжку «Физика для обезьян» — это о том, каковы их соображения относительно размерности, скорости, массы и так далее. У муравьев этот домен с*овсем узкий, у пчел тоже. У шимпанзе он почти такой же широкий, как у человека. — Но есть все-таки что-то, чего животные вообще не могут, а человек может? И наоборот? — Вы знаете, пытаясь ответить на этот вопрос, мы, наверное, будем карабкаться по все более тонким веточкам. — Так давайте же это попробуем! Ужасно интересно. — Давайте попробуем. Только сначала вы еще кусочек пирога съешьте. И чаю попейте. Как съесть ногохвостку Пятый (или все-таки шестой?) кусок пирога съеден. Снова перехожу к вопросам о сущности человеческого и животного. — Мне кажется, что главное качество зрелого человека — это способность принимать решения. А животные принимают решения? — Конечно! Можно сказать, что они только и делают, что принимают решения. Причем это не только ситуации сиюминутного выбора, но и те, что нацелены на далекую перспективу. Надо решать: съесть или выплюнуть, драться или бежать, подчиниться или попытаться подавить, поделиться или отнять, годится ли партнер для спаривания и рождения потомства или нет, надо ли воспитывать этих потомков или родить новых, а может, вообще — не размножаться и посвятить свою жизнь помощи родственникам? Огромное к*оличество решений. — Хорошо. Но могут ли животные оперировать абстрактными понятиями или это привилегия только человека? — Еще студенткой МГУ я участвовала в эксперименте профессора Мазохина-Поршнякова по изучению понятия пчел об абстрактном. Независимо от формы фигуры пчела должна была выбрать самую большую или самую маленькую. Сначала ее обучали выбирать, скажем, самый большой треугольник или самый большой квадрат, а потом устраивали экзамен: предлагали найти самый большой ромб или какую-нибудь другую н*езнакомую фигуру. Этот тест хорошо проходили и пчелы, и еноты, и собаки, и разные другие животные. — Получается нечто вроде теста IQ… — Совершенно верно. Или другой эксперимент, с которым не каждый ребенок до пяти лет может справиться. Нужно выбрать цепочку из парных фигур в противоположность ц*епочке из непарных. Допустим, треугольник — треугольник, квадратик — квадратик. А из непарных: треугольник — квадратик. И пчела узнавала парные ряды, даже если вместо квадратиков и треугольников там были звездочки и кружочки. — Хорошо. Допустим, животные принимают решения, оперируют абстрактными понятиями. А как быть с культурой? Вроде бы у нас она есть, а у них нет. Так ведь? — Смотря что понимать под словом «культура». Если вы про музеи и театры, то, наверное, нет. Хотя у некоторых животных брачные игры настолько показательны, что любой актер позавидует. Но если использовать понятие «культура», а лучше «культурная преемственность» как набор поведенческих традиций, которые передаются из поколения в поколение без участия генов, то у животных т*акого полным-полно. — Например… — Например, в Nature была статья, обобщающая наблюдения в семи разных местообитаниях шимпанзе в Aфрике. Там выделено п*очти сорок поведенческих моделей, различающихся в зависимости от группы. Представители различных «культур» по-разному и*спользуют орудия для добывания пищи, у них различаются ритуалы ухаживания и способы сооружения укрытий. В одном н*ациональном парке обезьяны для раскалы*вания орехов используют камни. А в других *хороших педагогов не оказалось, и обезьяны этот культурный образец так и не освоили, х*отя вокруг полно и камней, и орехов. Вообще животные вполне способны учить и учиться. — Даже муравьи? — Даже они. Правда, здесь все не так просто. Мы проводили эксперимент, пытаясь понять, как муравьи обучаются охоте на ногохвосток. Должна сказать, что ногохвостки — существа очень шустрые, и поймать их тяжело. Нужно обнаружить жертву, наброситься на нее сверху и вонзить жало. Но если ногохвосток много, муравьи успешно осваивают этот довольно сложный поведенческий стереотип. — Может быть, эта технология записана у муравьев в генах? — Мы это проверяли. Брали «наивных» муравьев, то есть тех, кто вырос в лаборатории, и сажали вместе с ногохвостками. Подавляющее большинство никакого интереса к этому виду пищи не проявляло. — Значит, все дело в образовании? Один умный муравей научился охотиться и приобщил к этому делу всех остальных. Так? — Не совсем. В нашем эксперименте в одной из «наивных» семей в сто двадцать три особи обнаружилось семь муравьев, которые при встрече с ногохвосткой продемонстрировали весь стереотип охотничьего поведения: выследить, наскочить, ужалить. — И как это понимать? — Мы предложили гипотезу: чтобы какая-то сложная поведенческая форма распространилась, нужно совсем немного особей — носи*телей целостного стереотипа. Допустим, н*есколько муравьев умеют охотиться на ного*хвостку, и если вокруг ногохвосток много, они обучат этой технологии всех остальных. Но тут важно еще одно условие: остальные должны все-таки обладать неполными генетическими программами, запускающими эти стереотипы поведения. Наличие таких «спящих» фрагментов создает предрасположенность к определенной последовательности действий. То есть продвинутые особи не обучают остальных с нуля, а просто облегчают пробуждение существующих программ. Это мы назвали гипотезой распределенного социального обучения. — А почему распределенного? — Потому что речь идет о полных поведенческих программах и их фрагментах, распределенных между членами популяции. Это пример разумной экономии: животным вовсе не обязательно изначально владеть сложными навыками на все случаи жизни — достаточно обладать отдельными «заготовками» и способностью к социальному обучению. — Мда… Как все сложно. — Так поэтому мы столько экспериментов и проводим. В моей тарелке оказывается очередной кусок пирога. Пытаюсь его освоить с помощью ножа и вилки. Но как-то не выходит: движения получаются неловкими, капуста вываливается на скатерть. Приходится хватать пирог руками — это наталкивает на размышления о человеческой сущности. У нас ведь тоже случаются продвинутые учителя, которые пытаются приобщить окружающих к какой-то поведенческой программе. Это может быть кто угодно: религиозные проповедники, вожди, производители гаджетов. Е*сли у остальных членов общества есть «спящие» фрагменты этого стереотипа, обучение оказывается успешным. Мы н*ачинаем истово креститься, строить коммунизм и покупать а*йпады. В этом мы не так сильно отличаемся от муравьев. Кстати, о муравьях… Удобная цивилизация на столе Уже вернувшись в Москву, я наткнулся на прекрасную цитату биолога Льюиса Томаса: «Муравьи так сильно похожи на нас, людей, что даже как-то неловко. Они выращивают грибы, разводят тлей в качестве дойных коров, отправляют на войну армии солдат, распыляют химикаты, чтобы напугать и сбить с толку противника, берут в плен н*евольников, эксплуатируют детский труд и беспрерывно обмениваются информацией. Короче, делают все — разве что телевизор не смотрят». Звучит вдохновляюще. Муравьи — главный объект изучения Жанны Резниковой. Конечно, не только они. Есть еще жужелицы, мыши, крысы, пчелы и так далее. Но муравьи на первом месте. — Ну, у биологов обычно есть какая-то специализация, — объясняет мне Резникова, принеся с кухни очередной чайник. У меня муравьи. Это еще с университета. Многих завораживает наблюдение за муравейником, за кипящей там деятельностью. Изучение т*акого объекта дает массу преимуществ. У Станислава Лема есть серия рассказов, где герои изучали под микроскопом маленькие цивилизации, задавали им разные траектории развития. Муравьи — это такая очень удобная цивилизация на столе. Они очень здорово соображают, прекрасно обучаются, у них очень сложная социальная жизнь — и все это можно смоделировать на столе, а е*сли не понравится, взять других. — То есть муравьи — это удобно? — И это тоже. Муравьи очень дешевые, работа с ними не требует капитальных вложений. Н*аши первые эксперименты делались вообще на спичках и пластилиновых шариках. Сейчас мы по-другому, конечно, действуем. Но все равно техника очень простая и дешевая. На международных конференциях я встречаюсь с теми, кто занимается дельфинами, слонами, шимпанзе, — они нам завидуют. Используя муравьев как объект, можно с небольшими затратами узнать очень много волнующего. После завтрака, совмещенного с интервью, мы отправимся в лабораторию Института с*истематики и экологии животных СО РАН, которую возглавляет Жанна Резникова. Там я смогу убедиться, что муравьиную цивилизацию вполне можно разместить на столе и управлять ей с помощью нехитрых приспособлений. Тут самое главное не навороченные приборы, а тонкая методика исследования, которая оттачивается годами. — Сейчас в биологии все основывается на оригинальных экспериментах, очень остроумных и изящных, — поясняет Резникова. — Вот, например, установлено, что пчелы могут передавать информацию, что у них есть язык. Чтобы это доказать, датские ученые создали робота-пчелу, способную совершать сложные движения телом и крыльями, имитируя пчелиный «язык танцев». Живые пчелы понимали робота и летели за кормом в заданную точку на расстояние до 2 км. У самой Резниковой эксперименты не менее изысканные. Благодаря им ей, например, удалось показать, что муравьи способны считать и проводить арифметические вычисления. Насекомые осваивают римские цифры В колонии муравьев существует четкое разделение труда. Одни работают разведчиками и ищут источники пищи. Другие выполняют функцию фуражиров и тащат найденную еду в дом. В эксперименте Резниковой большая коробка-арена была разделена на две части высокой перегородкой. В одной половине жили муравьи, а в другой устанавливалась конструкция, напоминающая дерево-лаби**ринт. На одну из веток этого дерева клали *вату в сиропе и сажали муравья-разведчика. — Допустим, поместили мы разведчика на двадцать третью веточку от входа. Он убедился, что там есть сироп, и возвратился по специальному мостику к своей группе. После этого группа муравьев-фуражиров без*ошибочно направляется к этой двадцать третьей веточке. Так мы поняли, что муравьи умеют считать по крайней мере до нескольких десятков. — Но почему вы думаете, что это именно счет? Может быть, разведчик оставлял какой-то пахучий след — насколько я знаю, животные часто так делают. — Чтобы это исключить, мы меняли лабиринт на новый — никаких пахучих следов там быть не могло. — Хорошо. Но, может, муравей-разведчик с*ообщал своим коллегам не номер веточки, а, допустим, расстояние, которое надо пройти до ватки с сиропом? — Такую возможность мы тоже учитывали. Поэтому и размеры лабиринта меняли, и форму. Но муравьи все равно влезали именно на ту ветку, номер которой им указал разведчик. Вообще, вопрос о том, доступен ли животным «истинный счет», очень дискуссионный. Это даже к людям относится. Двухлетние малыши, научившись говорить, н*ередко удивляют родителей, пересчитывая ступеньки, когда поднимаются по лестнице. Однако гордиться их математическими способностями еще рано, так как дети просто п*овторяют механически заученный ряд, с*оотнося его с моторными действиями. Им еще непонятно, что, сделав шаг, а за ним еще один, они прибавили к ряду две ступеньки. — Но как вам удалось выяснить, что они умеют складывать и вычитать? — Это уже более поздние наши исследования. Давайте я пойду чайник поставлю, а про счет вам лучше Борис расскажет. Он все-таки специалист по теории информации. Борис Рябко, сидящий с нами за столом, не только профессор, ректор технического университета и муж Жанны Резниковой. Он еще и соавтор многих работ по поведению животных. Собственно, и познакомились они с Жанной, когда Борис пришел в биологическую лабораторию делать что-то вычислительное. — Если в первой серии экспериментов ватку с сиропом клали на произвольную ветку, то потом в одной трети случаев ее помещали на десятую ветку, в другой трети — на двадцатую, а во всех остальных случаях номер ветки выбирался с помощью генератора случайных чисел. Мне почему-то представился мультик. Возвращается муравей-разведчик в свою корпорацию и, шевеля усиками, сообщает: «Коллеги, вы будете-таки смеяться, но эти странные биологи опять облили сиропом двадцатую в*еточку. И что они этим имели в виду?» И муравьи-фуражиры, радостно схватив свои рюкзаки… К реальности меня возвращает г*олос Бориса: — А дальше мы секундомером замеряли время, которое уходило у муравьев на передачу информации. Раньше, когда кормушка помещалась случайным образом, на передачу числа «двадцать» уходило примерно в десять раз больше времени, чем на передачу числа «два». Это как если бы мы не знали цифр и говорили: «Один плюс один плюс один плюс один» вместо «четыре». Но когда эти «двадцать» и «десять» стали регулярно повторяться, мы обнаружили, что время, необходимое для передачи информации, заметно сократилось. Муравьи явно придумали короткое имя для повторяющегося элемента. Мы ведь тоже говорим «вуз», а не «высшее учебное заведение»: так короче. — То, что муравьи способны архивировать информацию, — это, конечно, очень здорово. Но я все еще не понимаю, при чем здесь сложение и вычитание… — Потом началась новая стадия: кормушку снова стали крепить к случайным веткам. И, замеряя время, выяснили, что муравьи используют что-то вроде римских цифр. — Поясните… — Вот смотрите, мы с вами умеем пользоваться не только арабскими, но и римскими цифрами, например, на часах. Допустим, цифра семь — это пять плюс две палочки. А четыре — это пять минус одна палочка, которая поставлена слева. — Но как вы поняли, что муравьи используют римские цифры? — Ну, не обязательно римские — нечто, устроенное таким же образом. Мы снова замеряли время. И оказалось, что на передачу числа «двадцать один» времени уходит столько же, сколько на короткое обозначение «двадцать» и еще небольшой отрезок, примерно столько же на число «девятнадцать». А на число «двадцать два» — плюс два таких отрезка. Как с римскими цифрами. Все это, естественно, было статистически обработано, посчитаны коэффициенты корреляции и так далее. И в итоге мы можем относительно уверенно говорить, что муравьи умеют складывать и вычитать, правда, в довольно скромных пределах. — Понятно ли, какими именно сигналами муравьи говорят друг другу «плюс», «минус», «десять» и так далее? — Пока нет. Замеряли только время, которое муравьи тратят на контакты между собой. В*ообще, язык животных — это очень сложная тема. Вот сейчас Жанна вернется, лучше в ее присутствии говорить. Человеческо-муравьиный словарь 15 июля 1799 года капитан французских войск Пьер-Франсуа Бушар при строительстве форта неподалеку от местечка Розетта в дельте Нила обнаружил черную плиту, испещренную каки*ми-то письменами. Камень передали ученым. Они выяснили, что на нем выбит один и тот же текст, только по-разно*му: древнеегипетскими иероглифами, египетским демотическим письмом и на древнегреческом языке. С помощью розеттского камня человечество смогло понять египетские иероглифы, которые столетиями считались неразрешимой загадкой. Н*ечто подобное нужно биологам, чтобы расшифровать язык животных. — У животных вообще есть язык? — интересуюсь я у Жанны Резниковой, когда она в*озвращается с чаем и очередной порцией пирога. — Здесь как с понятием «культура» — смотря что вкладывать в это слово. Вспомните знаменитые эксперименты с обезьянами. С помощью языка глухонемых они воспроизводили сотни слов и вполне осмысленно их использовали. Недавно в The Scientist мелькнуло сообщение о том, что павианы «читают». Уже давно было известно, что некоторые приматы обладают способностью вычленять грамматическую структуру предложения. А новый эксперимент показал, что павианы могут отделять осмысленные слова от бессмысленных сочетаний букв. Есть, конечно, и их собственные языки, с помощью которых животные общаются друг с другом. Тут столько разных исследований… — Знаю. На эту тему выходило немало книг и статей. Давайте тогда только о муравьях. Как они передают сигналы? — Движениями антенн, ног и щупиков. Это видно довольно отчетливо. — Понятно ли, какое движение какой смысл несет? — Вот с этим большие сложности. Представьте, что два человека встретились на улице, а мы наблюдаем за ними через стекло. Видно, что один вроде бы что-то спрашивает, другой ему что-то сообщает. И первый отправляется дальше. Мы понимаем, что, скорее всего, человек заблудился и выяснял дорогу. Но понять, какими словами или жестами он это делал ну совершенно невозможно! То есть о наличии языка мы судим по результатам деятельности. Но пока нет возможности выявить алфавит или составить русско-муравьиный словарь. Даже язык, на котором общаются между собой шимпанзе, до сих пор не расшифрован. Нам нужен свой розеттский камень, без него никак. Тут в разговор вмешивается Борис: — Я, например, считаю, что язык муравьев никогда не расшифруют. Просто в силу технических трудностей. — А разве может быть язык, который нельзя расшифровать? Если мы знаем, что муравей говорит муравью: два раза налево, один раз направо; при этом двигает лапкой так, усиком так… — Содержание его послания нам известно. Но дешифровать это совершенно невозможно. Муравей совершает множество телодвижений — тысячи. И как из них вывести алфавит? Пока у нас нет технических средств. М*ожет быть, если долго-долго перебирать на компьютере записи муравьиной коммуникации, что-то и удастся вычленить. Но я и в этом не уверен. Вот дельфины, н*апример. Удалось доказать, что у них есть нечто вроде имен. Но сам язык остался непонятным, хотя на компьютерах прокрутили километры фонограмм. Наверное, после этого я буду смотреть на муравьев совсем иначе. Ведь они каждую секунду общаются на языке, который профессор криптографии считает непознаваемым. Это какая-то мистическая тайна. — Ну, не все так безнадежно, — вступает в беседу Жанна Резникова. — В прошлом году мы с одной австрийской исследовательницей из центра Конрада Лоренца попытались заняться движением антенн. И у нас вышла статья в Behavioural Brain Research — это такой очень авторитетный журнал. Нам удалось показать, что, когда муравьи обмениваются пищей, у них больше задействована правая антенна. То есть они правши. Но это даже не первый шаг к пониманию языка — скорее ничтожная часть шага. И поэтому я в принципе согласна с Борисом. Может быть, когда-нибудь пару слов — «правый» и «левый» — расшифруем. Но не более того… Вы еще чаю не хотите? Тогда поехали к нам в лабораторию. У нас еще есть очень интересные исследования с мышами, чайками, ж*ужелицами и другими животными. |
|||