http://i1.ytimg.com/vi/2SuBRNGAqOM/hqdefault.jpg
« Объятые светом»
Бетти Иди
Предисловие
Эта книга адресована всем!-- Кто пытается приоткрыть завесу «запечатанных» тайн нашего бытия.
Бетти Иди индианка из племени сиу, 28 ноября 1973 года в возрасте 31 год, умерла ночью после дневной операции в одной американской больнице. И описала всё, что с ней происходило после клинической смерти. Её душа покинула тело, и улетела по астральному коридору в Райскую цивилизацию «Мир», где руководителем избран сам Иисус Христос, так как у него самый больший коэффициент интеллекта разумной плазмы, т.е. он признан единогласно самым мудрым.
Бетти Иди оказывается в доземной жизни давно знала Иисуса Христа, она вместе с другими детьми Бога, среди них также был Иисус, вместе трудились над созданием и украшением Земной природы. Ей ещё раз напомнили важнейшую истину: Земля никогда не была родиной человечества. Бог Земли, он же Отец, он же Всевышний, создатель, конструктор Солнечной системы, говорит, - «Земля моя, а вы на ней поселенцы!» На этой планете мы являемся 4 поколением, которое выращивается цивилизацией нашей звёздной системы. Здесь, в регионе Биосферы с её малыми скоростями идёт выращивание разумного поколения для Космоса, Земля для нас является школой жизни, где мы, теперешнее человечество совершенствуем свой разум и интеллект.
Многие на Земле не могут найти убедительных ответов на свои, казалось бы простые на первый взгляд вопросы. А Бетти Иди дважды побывала там, куда человек попадает после своей физической смерти, когда душа покидает белковое тело.
Книга переиздавалась в Америке и Японии много раз, Бетти избрана во многих институтах мира занимающихся парапсихологическими исследованиями почётным членом. С ней ещё не раз были контакты с потусторонней цивилизацией, но о них она не хочет говорить, так как время для этих событий ещё не настало.
Глава № 1
Первая ночь
Тишина угнетала меня, только что рядом звучал спокойный голос Джо, а теперь в полумраке больничной палаты душа изнывала от мрачных предчувствий. Впереди долгая ночь, ночь накануне самого трудного из моих испытаний. Мысль о смерти не давала мне покоя. Много лет она не приходила ко мне, почему же именно сегодня полузабытые страхи вновь неотступно преследуют и мучат воображение?
Было 18 ноября 1973 года. В этот день врач предложил мне лечь на гинекологическую операцию. Посоветовавшись с Джо, я согласилась. К тому времени у нас было семеро детей, и в свои 31 год я чувствовала себя бодрой и здоровой. Я не жалела о принятом решении, но всё равно необъяснимая тоска сковывала холодом сердце.
После свадьбы нам с Джо почти не приходилось расставаться, и теперь, пытаясь успокоиться, я мысленно вновь погрузилась в знакомую атмосферу тепла и уюта, царившую у нас в семье. Мы не любили надолго уезжать из дома и даже в годовщину свадьбы старались оставаться с детьми. Они, все шестеро (седьмая девочка умерла в младенчестве), необыкновенно любили этот праздник и всегда задолго начинали готовиться к нему. Вечером мы все садились за праздничный стол, и дети нас поздравляли и угощали приготовленным ими же самими деликатесами и различными блюдами. Я вспомнила, как однажды они решили устроить для нас настоящее "китайское угощение"; на низком столике были расставлены всевозможные национальные блюда, и нам всем пришлось сидеть на полу на ковриках и смотреть театральное представление, сочиненное детьми. Казалось, мы с Джо перенеслись на несколько часов в чудесную волшебную сказку!
Я снова подумала о том, какой любящий и понимающий муж мой Джо. Он взял отпуск, чтобы побыть со мной перед операцией, а после выписки собирался взять еще неделю. Так приятно было слушать, когда он, блестя глазами, описывал роскошный ужин, который они с детьми приготовят мне в День благодарения...
От неясной тоски всё сильнее сжималось сердце. Может быть, виновата темнота за окном-- с детства я привыкла её бояться. Или же эта больничная палата напоминала мне другую, ту, в которой я лежала много лет назад, и где произошли события, до сих пор наполняющие душу изумлением и трепетом.
.Мне не было и четырёх лет, когда родители разошлись. Отец любил повторять, что в те годы белый человек не мог придумать для себя ничего хуже, чем жениться на краснокожей. Он рыжеволосый, подвижный, наполовину шотландец, наполовину ирландец; она - чистокровная индианка из племени сиу. Я была седьмым ребёнком, и родителей до их развода почти не помню. Расставшись с отцом, мать вернулась в резервацию, а он поехал к родственникам в город. Нас, семерых из десяти, поместили в закрытый католический пансион.
В первую же зиму в пансионе я простудилась, страшный кашель сопровождался непрерывной дрожью. Мы с сестрой спали в одной комнате с сорока другими девочками, и я помню, как, стуча зубами от холода, вылезла из-под одеяла и забралась в постель к Джойс. Мы лежали, тесно прижавшись, друг к другу, и обе плакали: я - от отчаяния и бессилия перед сотрясавшей всё моё тело лихорадкой, она от страха за меня. Одна из сестёр во время ночного обхода заметила меня и приказала немедленно вернуться к себе. Простыни были влажными от пота, одеяло не грело, но ни мои слёзы, ни мольбы Джойс не могли растрогать сестру. Наконец, на третьи сутки я оказалась в больнице.
Осмотрев меня, врач велел сестре связаться с родителями. Я помню, как он говорил о двухсторонней пневмонии и о том, что я едва ли доживу до утра.
Я лежала, сгорая от жара. То, погружаясь в забытьё, то снова из него выплывая. Внезапно я почувствовала чью-то руку на лбу и, открыв глаза, увидела склонённую над кроватью сиделку. Она погладила мои волосы и тихо произнесла: «Какая маленькая, совсем ещё дитя». Какой искренней добротой дышало каждое её слово, я потеплее завернулась в одеяло и довольная уснула. Эта женщина вернула мир и покой детскому сердцу так долго его ждавшему. Я проснулась оттого, что кто-то натягивал мне на голову простыню и сказал: «Слишком поздно, мы её потеряли, она умерла». Я ничего не понимала, кого мы потеряли, и что это значит слишком поздно. Повернув голову, я пыталась рассмотреть комнату, удивительно, что простынь закрывавшая мне лицо ничуть не мешала. Я увидела стоящих у кровати врача и сиделку. Сама кровать казалась мне большой. Я подумала тогда, что похожа на маленького коричневого жучка на этой огромной постели. Комната была освещена гораздо ярче, чем раньше и очертания всех предметов были гораздо резче. Врач уже ушел, и я продолжала чувствовать чьё-то невидимое присутствие. Внезапно я поняла, что не лежу на кровати, а парю между полом и потолком. Кто-то большой и сильный крепко держал меня на руках, я повернула голову и увидела мужское лицо, обрамленное седой бородой. От неё невозможно было оторвать глаз, так она искрилась и сияла. Я гладила эту бороду и накручивала на палец, и мне было спокойно и весело. Незнакомец убаюкивал меня и, хотя я видела его впервые, я мечтала лишь о том, чтобы быть вечно с ним, вечно растворятся в ласковом сиянии, исходившем от его лица. «Посмотрите, она дышит!», - воскликнула сиделка. И врач снова оказался у моей постели. Но что это? Комната ничуть не похожа на прежнюю, она очень маленькая и тёмная. Вместо радости я ощущала страх, почти ужас, тело моё покрылось испариной, волосы прилипли ко лбу, все суетятся вокруг меня. Когда приехали родители, им сказали: «Что я чуть не умерла".
Я присутствовала при их разговоре с врачом, но по-прежнему не понимала, как я могла умереть, если я видела и слышала каждое слово, движение находившихся рядом людей. Впрочем, этот вопрос не слишком долго мучил меня, какая разница ведь я снова была с родителями, с теми, кто меня любил и понимал, как тот же невидимый человек с бородой. Несколько раз я пыталась узнать, кем он был и куда ушёл, но отец и мать не понимали, о чём я говорю, снова и снова я рассказывала о том, как сказал врач: «Слишком поздно, мы её потеряли, и отошёл от кровати и как на его месте оказался старик, чья борода сверкала неземным светом». Родители не верили не одному моему единому слову, они так и не могли ответить на эти вопросы. Этот случай стал моей маленькой тайной любви осветившей моё детство. Память о нём не тускнела, и когда я вспоминаю об этом человеке, я испытываю тоже чувство успокоения и счастья, как когда-то, прижимаясь щекой к его чудесной бороде.
Между тем сумерки в палате сгущались. Темнота всегда напоминает мне о моём детском одиночестве и заброшенности, но сегодня наступающая ночь несла с собой ещё одно странное чувство. В каждом уголке, в каждой щёлке, казалось, притаилась смерть. Она наполняла все мои мысли, сковывала все движения. Смерть. Смерть и Бог. Они связаны неразрывно. Что ждёт меня по ту сторону жизни? Что я обрету? Вечную муку? Вечность и её мстительного Творца? И какой Он, Бог? Не знаю. Надеюсь только, что он не похож на того, чей страшный образ дни ночи преследовал нас в пансионе.
Я на всю жизнь запомнила здание пансиона: красные кирпичные стены и громадные сырые залы. Высокий забор отделял нашу половину от той, где жили мальчики, а другой такой же тянулся вдоль всей территории школы. Мы были отрезаны от мира и друг от друга. Никогда не забуду первое школьное утро, когда наших братьев уводили в предназначенный для них корпус. Никогда не забуду страх в их глазах, их неуверенную походку, их лица, то и дело умоляюще оборачивались к нам. Я думала тогда, что моё сердце вот-вот разорвётся от жалости и боли.
Меня и моих двух сестёр проводили в тесную приёмную, где старая суровая монахиня сначала долго искала у нас вшей, а потом коротко постригла. Каждой из нас дали по два платья: «Если вздумаете сбежать, то по этой одежде вас живо отыщут", - предупредила монахиня. Мою старшую сестру, Тельму, «сестрёночку", как мы её ласково звали её, отвели в спальню, предназначенную для старших воспитанниц, а мы с Джойс, вместе с другими девочками строем промаршировали в свой дортуар. Нам следовало, остановиться каждой возле своей кровати, и стоять, не шевелясь, пока дежурная сестра не свистнет в свой свисток. По этому сигналу надо было быстро раздеваться, нырять под одеяло и закрывать глаза. Свет гас, в замочной скважине поворачивался ключ, и мы оставались одни запёртые в огромной тёмной комнате. Напряженно вглядываясь во мрак, вздрагивая от каждого шороха, я лежала и ждала, когда сон не уведёт меня, наконец, в мир, где нет страха, ни боли, ни одиночества.
По воскресеньям все дети посещали церковь, и там нам с сёстрами удавалось иногда разглядеть в другом конце запертые в часовни головки наших милых братьев. Впервые увидев их там после целой недели разлуки, я, не помня себя, ринулась к тому месту, где стояли мальчики, но тут же мой пыл был охлаждён сильным ударом по голове. Оказалось, что, для поддержания дисциплины во время молитвы у сестёр есть специальное приспособление: длинная жердь с каучуковым шариком на конце. Я с трудом запоминала, что означает звон колокольчиков, что, жесты священников, когда надо вставать на колени и когда креститься и ещё не раз неумолимая палка опускалась на мой бедный затылок. И всё-таки никто не мог запретить мне, смотреть на братьев, а это удовольствие стоило любых наказаний.
В пансионе нам часто рассказывали о Боге, и мне никогда не приходило в голову усомниться в праведности этих рассказов. Нам внушали, что мы, индейцы, - язычники и грешники, и монахини, любимые дочери Божьи, призваны помочь нашим заблудшим душам встать на путь истинный. Мою сестру, Тельму, часто наказывали, и каждый раз она должна была благодарить бившую её монахиню, а иначе следовали новые побои и унижения. Я верила, что сёстры избранницы Господа, и я начала бояться Его. Всё, что я слышала о Боге, только увеличивало мой страх. Он представлялся мне злым, мстительным и нетерпеливым.
Я была беззащитна перед Ним, любую минуту Он мог стереть меня с лица Земли и призвав на Страшный суд, отправить в Ад. Я мечтала только о том, чтобы никогда не встретиться с этим ужасным Богом, который так не любил меня.
Я взглянула на большие настенные часы. Прошло всего несколько минут с того времени, как ушёл Джо. Всего несколько минут тусклый свет, проникавший с улицы, не мог рассеять глубокие тени, залегшие по углам - они заполняли всю комнату и превращались в призраков- призраков моего детства. Мысли мчались одна за другой сквозь коридор памяти. Надо было остановить их, успокоиться, иначе эта волна мрака захлестнёт меня. Я изо всех сил старалась нарисовать в воображении какой-нибудь счастливый момент своего детства.
Брейнардская школа для детей индейцев была организована баптистами- методистами. Я до сих пор помню надпись, висевшую над воротами: «Слепота духовная ведёт к погибели». Разумеется, я не сомневалась в том, что слова эти относятся к нам, индейцам; это мы должны погибнуть, если школа не научит нас видеть по-настоящему. Вполне понятно, что моя уверенность только укреплялась, когда, гуляя по городу, я то и дело натыкалась на таблички типа: «Индейцам и собакам вход воспрещён».
Брейнардская школа оставила во мне гораздо более светлые воспоминания, чем католический пансион. Мы занимались в маленьких уютных классах, и учителя всегда ласково и терпеливо выслушивали каждого из детей. Я узнала, что Бог не всем представляется злым и мстительным. Бог методистов был добр и снисходителен, он огорчался из-за нашего непослушания и радовался нашим успехам. Свою молитву методисты часто прерывали громкими возгласами, и мне стоило немало труда привыкнуть к этим неожиданным: « Амен!» и «Аллилуйя!» Но, несмотря на атмосферу тепла и доверия, царившую в школе, я по-прежнему с ужасом ждала встречи с неведомым и страшным Богом, у которого готово уже наказание за каждый мой проступок.
Летом я регулярно бывала в лютеранской и баптисткой церкви, а время от времени и в Армии спасения. Разница их вероучений не казалось мне существенной; гораздо важнее было то, что в каждой церкви я узнавала что-то новое о Боге. Чем старше я становилась, тем больше мне хотелось понять Его, проникнуть в Его тайну, ощутить Его присутствие здесь, на Земле. Я неустанно молилась, но мне казалось, что Он не слышит обращённые к нему вопросы, мои слова словно таяли в воздухе, не доходя до Его ушей. Однажды (мне было тогда одиннадцать лет), собравшись духом, я подошла к школьной воспитательнице и спросила: «Действительно ли где-то в небесах есть Бог?» Я была уверена, что она одной фразой сумеет разрешить все мои сомнения, но вместо ответа воспитательница отшлёпала меня, возмущённо спрашивая, как смею я верить в Его существование. Она приказала мне встать на колени и молить Его о прощении, я повиновалась. Но теперь я знала наверняка: спасенья нет; я усомнилась в Нём, и Он пошлёт меня в Ад. Я никогда уже не буду прощена.
Тем же летом, когда я жила в доме у отца со мной произошёл случай, надолго наполнивший мою душу страхом. Ещё в раннем детстве я полюбила смотреть на небо. И в этот вечер, лёжа в постели, я по обыкновению разглядывала проплывающие тучи и зажигающиеся первые звёздочки. Как вдруг тьму вечернего неба прорезал яркий, ни на что не похожий свет, исходящий из облака. Он качался из стороны в сторону, и, казалось, кого-то искал. Не меня ли? Не каждого ли из нас? По спине поползли мурашки, тело сковало холодом, я поняла: это Иисус, это Его второе пришествие. Нас учили в школе: «Господь придёт как тать в ночи. Он заберёт с собой праведников и испепелит всех грешников». Вне себя от ужаса я закричала. До этого я никогда не видела прожекторов, и прошло несколько часов, прежде чем отцу удалось убедить меня в том, что таким образом в их городе всегда отмечают начало карнавала. Я успокоилась, наконец, но после этого происшествия, ложась спать, всегда плотно задвигала занавески и старалась не смотреть на улицу.
Я по-прежнему продолжала свои поиски истины. Помню, как прилежно я посещала церковь и учила наизусть целые главы из Нового Завета. В конце концов, у меня появилась своя «богословская концепция». По-видимому. Решила я, после смерти человеческий дух вместе с телом пребывает в могиле, вплоть до воскресения, когда приход Христа освобождает души праведников из заточения. Но стоило мне представить свою собственную смерть, как в воображении рисовался мрак и холод, вечная тьма и страдание.
ГЛАВА № 2
Сумерки сгущаются
Окна моей палаты плотно зашторены. Разве я встала и зашторила их. Я снова взглянула на часы и даже привстала, чтобы послушать, тикают ли они? Казалось, время остановилось. Я почувствовала, что мне просто необходимо поговорить с кем-либо. Может быть, вызвать дежурную сестру? Нет, пожалуй, лучше позвонить домой. Я набрала номер, и через несколько секунд в трубке уже звучал голос нашей 15-летней Донны. Не успела я поздороваться, как на меня один за другим посыпались вопросы о моём самочувствии, о больнице, о предстоящей операции. Неподдельная забота и нежность дочери тронули меня почти до слёз. Я сказала, что здесь совсем не плохо, но, конечно, мне сильно не хватает их всех. «А папа ещё не вернулся?» Сердце моё дрогнуло - ведь сейчас больше всего на свете мне хотелось поговорить именно с Джо. «Мам, а у тебя, правда, всё в порядке?»- « Да, девочка». Я старалась казаться спокойной, но ощущение надвигающейся беды становилось всё сильнее, и я едва сдерживалась, чтобы не крикнуть: «Пожалуйста, найдите отца и пришлите его сюда! Пожалуйста, пусть он придёт поскорее». В трубке послышалась возня, перебивающие друг друга дети затараторили: « Ну, как ты там, мамочка?», « Дай же мне поговорить с ней!», «Отдай трубку, а то я всё расскажу папе!» Я чувствовала, что снова вернулась домой к близким и родным людям. Это чудесное ощущение длилось ещё с полчаса, пока я желала спокойной ночи каждому из малышей. Но стоило мне повесить трубку, как одиночество вновь окружило меня. Казалось, комната стала ещё меньше и темнее. Дом, дети_ разве можно поверить, что они совсем недалеко, всего через несколько улиц отсюда! Семья была самым большим светом в моей жизни, оказавшись вдали от неё, я чувствовала себя несчастной и покинутой. Мне так хотелось увидеть их всех! Воспоминания о трогательной заботе детей, о преданности и доброте Джо предавали мне сил; я мысленно разговаривала с ними, никто в целом мире не заставил бы меня поверить, что именно тогда, в те самые минуты, когда душа так моя стремилась к моим близким, так жаждала встречи с ними, начинался по существу мой путь от них, долгое путешествие, в которое мне было отправиться одной.
Я давно решила для себя, что когда-нибудь муж и дети заменят мне ту семью, которой я была лишена и без которой так скучала в детстве. Когда я выйду замуж, думала я, семья станет для меня главным, ей я отдам все силы, в ней я буду черпать утешение. Когда я выйду замуж, любовь и верность станут основой моей жизни, я вынесу все испытания для того, чтобы мои дети знали: их родители будут всегда поддерживать их, чтобы ни случилось.
Пятнадцати лет я стала жить вместе с матерью, отец решил, что молодой девушке полезнее будет материнская забота, нежели наставления учителей в интернате или его собственное внимание. Мать тоже считала, что так будет лучше, она много работала и рада была оставить со мной детей. Итак, меня забрали из школы и оставили дома присматривать за младшей сестрёнкой. Соседские дети с утра уходили на занятия, а я с завистью следила за ними из окна. Разумеется, я была слишком молода, чтобы оценить все преимущества, которые даёт образование, но мне страстно хотелось вырваться из дома, оказаться снова среди друзей, среди шумной и богатой впечатлениями жизни. Из создавшегося положения я видела один выход - выйти замуж и завести свою собственную семью. Мне надоело постоянно удовлетворять чужие прихоти, я хотела, наконец, начать жить своей жизнью – иметь свою одежду, свою кровать, свой дом. Я хотела, чтобы рядом всё время был человек, которому я могла бы доверять, муж, любящий меня, чтобы ни случилось с ним или со мной.
Неудивительно, что первый же парень, сказавший мне несколько ласковых слов, сумел завоевать моё сердце. Отец был очень недоволен, но мать одобряла меня, и следующей весной мы поженились. Мне было пятнадцать лет, и я не имела ни малейшего представления о том, что такое семейная жизнь. Мы оба были слишком молоды и к тому же совершенно не подходили друг другу ни по характеру, ни по взглядам на жизнь. Наш брак распался через шесть лет, все наивные мечты разбились, а в душе остались глубокие незаживающие раны – лишь через много лет огромное терпение и любовь Джо смогли залечить их. И всё – таки я никогда не жалела о том, что случилось: четверо малышей были мне наградой за всё перенесённые испытания. Как дороги мне они все: две дочери, Донна и Шерил, сын Глен . Как часто вспоминаю я умершую в трёхмесячном возрасте малышку Цинтию…
Я познакомилась с Джо на рождественском балу через год после развода. Он служил на военно-воздушной базе в Неваде недалеко от города Рено, где я жила тогда. Как и я, он уже однажды был женат, и после разговора с ним мне стало ясно, что этот человек во многом похож на меня. У него было такое же безрадостное детство, и он так же мечтал о прочном, надёжном семейном союзе. Казалось, каждый из нас нашёл то, что искал всю жизнь. Мои последние сомнения и опасения развеяли дети – они в один голос уверяли, что мечтают о том времени, когда Джо будет жить с нами.
Мы поженились, и с самого начала наша совместная жизнь стала приносить столько счастья, что я с трудом верила в реальность. Никогда раньше ни один человек не был со мной так нежен, как Джо. Так ласков и терпелив он был и с детьми, но в отношении к ним мягкость, сочеталась у него с разумной строгостью и требовательностью. Когда вечером он возвращался домой, малыши наперегонки бросались к двери, чтобы как можно раньше поздороваться с ним. С самых первых дней он стал для них милым и любимым «папочкой».
Каждый из нас прошёл через суровые жизненные испытания, и мы действительно хотели найти счастье друг в друге. Я уверена, что именно это горячее и искреннее желание и помогло нам, несмотря ни на какие трудности, сохранить нашу любовь и нашу семью. Переезжая с места на место, меняя образ жизни, мы никогда не забывали о том , чего бы это не стоило, оставаться вместе. В наших мыслях главным неизменно оставалась семья – по сравнению с её благополучием наши личные притязания казались такими мелкими и неважными.
В июле 1963 года Джо перевели на военно-воздушную базу Кандольф в Сан – Антонио. Начиналась эпоха компьютеров, и Джо стал учиться программированию. За четыре года жизни в Техасе у нас родилось двое сыновей: Джозеф-младший и Стюард Джеффри.
Наша жизнь была воплощённой мечтой: новый дом с кондиционерами, новая машина, множество новых нарядов для детей. Джо работал, я вела хозяйство и заботилась о детях. Казалось, некий чудесный покров, распростёртый над нашим домом, укрывает его от бед. Какими же далёкими от этой безоблачной жизни казались мне годы моего одинокого детства, интернат, первое замужество…
И всё-таки я знала: моему счастью чего-то не достаёт. Я по-прежнему молилась, но в отношениях с Богом царили, как и раньше, отчуждение и страх. Время от времени Он исполнял мои просьбы: так, когда после развода я молилась о любящем и терпеливом друге, который мог бы вместе со мной воспитывать детей. Он в буквальном смысле привёл ко мне Джо. Я верила, что Бог существует, и, несмотря на все пугающие рассказы о «каре Божьей», верила в то, что Он любит своих детей. Но в то же время я абсолютно не представляла ни того, какое отношение имеет эта любовь к моей жизни, ни того, как рассказать о ней детям. Мы поговорили об этом с Джо, и я предложила начать ходить в церковь. Нельзя сказать, чтобы эта идея слишком привлекала Джо,- виной тому, прежде всего, его ранний детский опыт, надолго оттолкнувший его от религии. Я с уважением относилась к его позиции, но по-прежнему хотела, чтобы атмосфера доверия к Богу, близости с ним царили в нашей семье. Мы побывали в нескольких местных церквях, но ни одна нас не удовлетворила, и через некоторое время, устав от бесполезных стараний, я отказалась от выполнения своих намерений. Мои религиозные воззрения остались такими же неясными, а отношение к Богу таким же двойственным.
…Мои размышления о прошлом были прерваны появлением сиделки. Выпить снотворное я отказалась – лекарства с детства внушают мне необъяснимый страх, и даже аспирин я старалась не принимать, предпочитая переносить любую головную боль или простуду. Сиделка вышла. Одна в тёмной комнате, я не могла отвлечься от мыслей о предстоящей операции. Удачно ли она пройдёт? Я слышала не одну историю о людях, умерших под ножом хирурга. Не ждёт ли меня такая же участь? Я стала вспоминать все слышанные мной рассказы о погребениях. В воображении вставали виды кладбищ, могильные плиты, кресты, возвышающиеся над гробами. В голове всё время вертелся вопрос: зачем нужны покойникам кресты? Они символизируют святость умерших? Или отгоняют духов ада от могил грешников? Мрак в комнате становился всё гуще и таинственней, я всё глубже погружалась в него. Наконец, не выдержав, я нажала кнопку звонка и вызвала сиделку. «Не могли бы вы принести мне эти таблетки?» - спросила я, едва она переступила порог. С удивлением, подняв брови, сиделка секунду помедлила, но через несколько мгновений передо мной уже стояла чашечка с лекарством.
Прошло несколько минут, и я почувствовала, как вдруг отяжелели веки, и, всё тело налилось вялостью и дремотой. Я начала читать обычные вечерние молитвы и, едва успев договорить их, уснула.
ГЛАВА №3
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Когда я открыла глаза, сквозь щели в занавесках уже пробивался дневной свет. Операция была назначена на полдень, и я могла позволить себе ещё несколько часов непривычной роскоши - повалятся в кровати, когда все вокруг уже встали. После снотворного я чувствовала себя вялой, или, может быть, эти ночные страхи сделали тело таким слабым и беспомощным. Сейчас, при свете дня, все тревоги отступили. Я лежала и вспоминала, как тяжело мне было в больнице в прошлый раз. Все ужасы этой ночи – ничто по сравнению с мукой, терзавшей меня. Сейчас я знала, по крайней мере, что меня ждёт…
Джо демобилизовался в 1967 году, и перед ним открылся богатый выбор возможностей в новой для него гражданской сфере. Производство компьютеров постоянно расширялось, и специалистов его профиля требовались везде. Нам оставалось только решить, в какой части страны мы хотим поселиться. В конце концов, мы выбрали Северо-Западное побережье, где Джо должен был начать работу в большой аэрокосмической корпорации. Мы давно мечтали уехать из Техаса с его жарким и сухим климатом, К тому же мой отец с женой жили теперь на Северо-западе, и мы могли бы, устроившись где-нибудь недалеко, видится с ними почаще.
Вскоре после переезда я поняла, что опять беременна. Это открытие не слишком меня обрадовало. У нас хватало забот и с пятью малышами – и Джо и я давно решили, что увеличивать семью не будем. Врачи тоже не советовали мне рожать: предыдущие роды сильно ослабили организм, и новое напряжение было бы для него не желательным.
На третьем месяце у меня начались сильные судороги и кровотечения. Врачи считали, что такое развитие беременности предполагает скорый выкидыш. Кровотечения продолжались, и мне пришлось лечь в больницу. Мы рассчитывали, что организм сам избавиться от мешавшего ему плода, однако через некоторое время стало очевидным, что этого не произойдёт, и один из врачей предложил аборт. Он считал, что ребенок, даже если мне удастся родить его, скорее всего он появиться уродом. У меня не было причин сомневаться в его правоте, и, посоветовавшись с Джо, мы решили, что операция неизбежна. За день до назначенного аборта меня осматривали другие врачи, и все они единодушно согласились с мнением коллеги. Проходя мимо моей кровати, один из докторов приостановился на мгновение и произнёс: « Ума не приложу, почему этот малыш так крепко прицепился там». Холод прошел по всему моему телу, и словно чей-то повелительный голос зазвучал внутри: « Не делай этого. Ребёнок должен появиться на свет. Он хочет жить».
Когда через несколько часов в палату вошёл Джо, я рассказала ему и о решении врачей, и о своей убеждённости в том, что мы обязаны дать жизнь этому ребёнку.
Нам предстояло примириться с мыслью о том, что один из наших детей будет калекой. Такая перспектива одинаково пугала нас обоих, но я знала, что никогда не смогу жить спокойно, если соглашусь сейчас на аборт. Подумав, Джо согласился, и тем же вечером мы объявили в больнице о своём намерении сохранить беременность. Врачи не поддавались ни никакие уговоры; я должна сделать аборт – ни один медик не посоветует мне ничего другого, ни один не согласиться принять на себя такую ответственность. На следующий день я выписалась из больницы, и сразу же занялись поисками врача, который взялся бы наблюдать за мной. В конце концов, я познакомилась с молодым человеком, недавно демобилизованным из военно-воздушных сил и только начинавшим частную практику. Он видел в Джо товарища по армии, и нам надолго пришлось уговорить его принять меня в число своих пациентов, Этот врач считал, что у младенца есть шансы выжить, но и он был уверен в том, что тело ребёнка окажется деформированным. Он велел побольше лежать и строго придерживаться его предписаниям. Всю работу по дому взяли на себя Джо и дети, я же решила использовать свободное время для того, чтобы записаться на заочные курсы и получить законченное среднее образование. Недели пролетали одна за другой и вот, наконец, приблизился назначенный срок. С каждым днём моя тревога усиливалась. Надо было подготовить детей к появлению малыша: мы объявили им, что младший братик или сестричка, может быть, окажется калекой, а может быть, умрёт во время родов. Мы с Джо старались утешить друг друга, без конца вспоминая удивлённое замечание врача: «Этот малыш прицепился там крепко», - и тот внутренний голос, который прозвучал во мне в ответ на эти слова.
В то время отцов ещё не пускали в родильные отделения, но одна мысль о том, что мне предстоит встретить этого ребёнка без помощи и поддержки Джо, приводила меня в ужас. Наконец в больнице согласились разрешить моему мужу присутствовать при родах. Правда, Джо пришлось подписать бумагу, в которой он снимал с врачей ответственность за своё собственное состояние, даже если он упадёт в обморок или почувствует себя плохо, медперсонал в первую очередь будет продолжать, заботится в первую очередь обо мне.
Схватки начались 19 июня 1968 года. Я была так напугана, что никакими силами не могла унять дрожь, сотрясавшую всё тело. В больнице на Джо надели зеленый халат и белую маску, мне были видны только серо-голубые глаза; их взгляд старался успокоить, утешить, но потому, как прерывисто и неровно он дышал, я понимала, что муж волнуется не меньше меня. Стоя у кровати, он нежно гладил меня по голове, и чем сильнее становились схватки, тем крепче он сжимал мою руку.
И вот малыш появился на свет. Врач повернулся ко мне, и, встретившись с ним глазами, я поняла, что все наши страхи и тревоги оказались напрасными. Он положил мне новорожденного на руки… Мы не могли удержаться от слёз: ребёнок был также красив и здоров, как и любой из наших детей. Прижимая сына к себе, я чувствовала невыразимое счастье оттого, что он, так хотевший жить, наконец-то увидел эту прекрасную землю.
Я не секунды не жалела о том, что не сделала аборт, но было ясно, что последняя беременность повлияла на мой организм не лучшим образом. В течение нескольких лет я пыталась преодолеть неприятные последствия родов, пока, наконец, врач не предложил мне лечь на операцию. Я долго размышляла и советовалась с Джо, но другого выхода, по-видимому, не было, и мы согласились.
До полудня оставалось совсем немного. Войдя в комнату, сиделка громко сказала, что должна сделать укол снотворного. Мне было смешно, что она будит меня специально, чтобы усыпить. Я хотела улыбнуться, но по всему телу уже разливалось мягкими волнами расслабляющее тепло. Потом к кровати, по-видимому, подошёл врач – по крайней мере, я слышала его голос, произнёсший: «Всё в порядке?» Тёплые волны становились всё выше , всё чернее, я всё глубже погружалась во тьму.
Когда я очнулась, был уже вечер. Врач стоял у моей постели и говорил, что операция прошла успешно и что очень скоро я почувствую себя лучше. Помню, как я подумала тогда: «Вот и отлично. Можно больше не беспокоится о том, чем всё это кончится».
Кажется, я опять заснула, потому что, открыв глаза, обнаружила, что лежу одна в незнакомой комнате. Рядом стояла ещё одна кровать, но она была пуста. Комната оставляла впечатление яркости и веселья. Обои в оранжевую и жёлтую полоску, два ночных столика, два умывальника все немного крикливое, на мой вкус, но вполне радостное и бодрое. Рядом с моей кроватью большое окно; я специально просила о нём, потому что с детства боюсь замкнутого пространства. На улице уже стемнело, и комната освещалась только ночником, прикреплённым над дверью. Я вызвала сиделку и попросила воды. Она сказала, что весь день мне давали сосать кубики льда, я этого совершенно не помнила. Оказалось, что Джо и некоторые из наших знакомых приходили уже навещать меня, но я, как ни старалась, мне не удавалось вспомнить, видела я их или нет. Как бы там ни было, выглядела я наверняка неважно, и меня абсолютно не радовала возможность быть уведенной кем бы то ни было, в то время как я лежу без сознания. Халат сбился, ноги почти не прикрыты…Надо было заранее попросить Джо не приводить сюда друзей.
В девять сиделка принесла вечернюю порцию лекарств. Если не считать слабой боли, естественной после операции, я чувствовала себя совсем неплохо. Я выпила таблетки и села перед телевизором. Должно быть, я задремала, потому что, когда снова взглянула на часы, они показывали уже девять тридцать. Голова была очень ясной, и я почувствовала вдруг непреодолимое желание позвонить Джо. Я добралась до телефона и набрала номер, разговора я не помню, меня охватила такая слабость, что всё, чего я хотела - это вернуться в постель и уснуть. Выключив телевизор, я натянула одеяло до подбородка, пытаясь согреться. Я чувствовала необыкновенный холод и слабость во всём теле.
Глава№4
Я УМИРАЮ
Должно быть, я немного задремала, но странное дело, взглянула на часы, я обнаружила, что они по-прежнему показывают 9:30. А внутри что-то творилось необъяснимое, нервы напряглись в ожидании грозящей опасности. Я внимательно осмотрела комнату, ничего не изменилось, дверь по-прежнему приоткрыта, мебель на своих местах, ночник всё также слабо поблёскивает в темноте. Страх не проходил. Тело становилось всё слабее и слабее. Я знала, что возле кровати есть кнопка вызова сиделки, но как ни старалась повернуться и нажать кнопку, ни один мускул не пришёл в движение, а руки лежали неподвижно. Силы покидали меня. Казалось, кровь капля за каплей льётся из жил, голова наполнилась гулом, а тело продолжало слабеть, наконец, безжизненно замерло на постели. И в этот момент я почувствовала неожиданный прилив энергии, ощущение было такое, словно внутри разорвалась бомба и мой дух, выброшенный из грудной клетки стремительно, как бы повинуясь притяжению огромного магнита, понёсся ввысь. Первым моим чувством было чувство радости, во всём происходящем я не замечала ничего необычного, паря под потолком я ощущала безграничную свободу, и летать мне нисколько не надоедало. Повернувшись, я увидела, что внизу на кровати лежит человек, мне захотелось узнать кто это? И опустилась к нему поближе, во время работы сиделкой я хорошо изучила вид мёртвого тела, и теперь вглядевшись в лицо человека на постели, сразу же поняла, что он недавно умер, ещё мгновение и меня поразила мысль: «Так это же я, сама это моё тело лежит там, внизу и я не испугалась и не отшатнулась, а наоборот, я почувствовала острую жалость к этой бездыханной оболочке. Она казалась моложе и симпатичней, чем я привыкла думать, и вот она мне больше не нужна. То же самое ощущение было у меня раньше, когда я смотрела на какое-нибудь платье, которое я не собираюсь носить оно ещё не старое и может прослужить не один год, но срок его жизни истёк и теперь грустное оно одиноко лежит в сторонке. Я подумала, что никогда не видела своё тело объёмным, до этого оно представлялось мне только в зеркальной плоскости. Оказалось, что взгляд духа отличается от зрения обычного земного человека. Я увидела себя сразу со всех сторон; сверху, снизу, боков, я различала в чертах своего лица какое-то неизвестное прежде мне выражение. Я заметила, какая законченность сквозит во всём моём облике, скорее всего это моё новое видение не позволило мне сразу понять, чьё тело лежит на кровати. Моя новая оболочка была невесома, чрезвычайно подвижна мне легко и приятно в этом необычном теле и хотя ещё несколько секунд назад меня мучила боль, теперь я не чувствовала ни малейшего неудобства. Мой облик был по настоящему совершенен: «Так вот какая я на самом деле, с удовольствием подумала я»
Я снова взглянула на своё земное тело, похоже никто не знал, что оно не дышит и не двигается. Мне захотелось сейчас же сообщить о своей смерти кому-нибудь в больнице, я умерла, а им там нет до меня дела. Эта мысль не давала мне покоя, я собралась, было вылететь в коридор, как вдруг увидела перед собой 3,-х мужчин в удивительно красивых светло-коричневых одеяниях. У одного был на голове капюшон, а у каждого вышитый золотом пояс, концы которого свободно свисали почти до колен. Их тела излучали какое-то необыкновенное свечение не слишком яркое и чем-то похожее на тот слабый мягкий свет, который я обнаружила в это мгновение, исходил и от меня самой. Никакого страха я не испытывала, на вид бы дала этим людям лет 70-80, но я понимала, их возраст исчисляется не земными годами. Возможно, они имеют сотни, даже тысячи лет. Они старше, чем мне показалось в первые секунды, видно, что они обладают огромными духовными знаниями и мудростью. Глядя на них, их одеяние я решила, что передо мной монахи, и подумала, что должна помолиться. Но они заговорили первыми, но я не слишком хорошо понимала, что они заговорили первыми, но я не слишком хорошо понимала, что они имели в виду. «Мы с тобой во всех вечностях», сказали они, я никогда не могла до конца осознать, что такое Вечность, тем более странными показались мне их слова: «В вечностях». Вечность как мне представлялась, ждёт нас в будущем после смерти, а эти существа говорили о вечности как уже давно прошедшем. Я мучительно старалась вникнуть в смысл их речей и вдруг сцены из моих прошлых жизней не на Земле, а где-то в других незнакомых мне местах одна за другой возникали в моём сознании. Вглядываясь в эти картины, я вспомнила, что действительно раньше общалась с этим людьми, и что наше знакомство на самом деле вечно. И становилось всё яснее, что предземная жизнь не выдумка, а самая настоящая реальность. Я увидела как смерть, войдя в поток великой жизни струящейся во все стороны во времени и пространстве, становится возрождением к новому совершенному знанию и пониманию. В трёх монахах стоящих предо мной я узнала лучших своих друзей, избранных, чтобы сопровождать меня в этой бесконечной и прекрасной жизни. Они рассказали, что вместе со многими другими ангелами охраняли меня, пока я пребывала на Земле. Меня не покидало чувство, что именно эти трое сделали для меня больше всего, что именно они были самыми главными из всех ангелов-хранителей. Они сказали, что я умерла слишком рано, просили не беспокоиться, не расстраивается. Я должна верить, что ничего плохого со мной не произойдёт. В их обращении сквозила глубочайшая любовь и забота, каждое произнесённое ими слово наполняло меня радостью и миром. Это не был разговор в обычном смысле слова, скорей всего назвала бы обращение духа к духу, разума к разуму. Сначала мне показалось, что они разговаривают, открывая рты, но вскоре я поняла это передача мысли. Они используют гораздо быстрый и совершенный способ, который они обозначили чистым знанием, хотя это напоминает скорей всего телепатию. Хотя восприятие было глубже и полнее я чувствовала их любовь и сама переживала что и они. Наше общение наполнило меня счастьем, я понимала, как я их по-настоящему сильно любила. Мой прежний язык, на котором разговаривали наши земные тела, был бесконечно ограничен. Мои человеческие способности выражать свои чувства и мысли казалось мне такими ничтожными по сравнению с тем чистым общением, которое возможно только в сфере духа. У нас было так много тем для разговора. Мне надо было многим поделиться, а им многому научить. И всё–таки долгие беседы придётся отложить до более подходящего момента. Вдруг я подумала о муже и детях, как они воспримут известие о моей смерти, я подумала, как бы выбраться из больницы, я стала оглядываться в поисках выхода. Ближе всего оказалось окно, и я мгновенно проскользнула сквозь него на улицу. Перестав мыслить в прежних ограниченных категориях, я получила гораздо большую свободу передвижения: моя новая духовная оболочка давала возможность преодолевать любые материальные препятствия. Это необыкновенное открытие я сделала уже на улице, когда, обернувшись, обнаружила, что окно , сквозь которое я прошла так свободно, всё время оставалось закрытым.И Путешествие до дома вспоминается мне довольно смутно, деревья и дома проносились внизу, а я мчалась над ними, зная, что никакая скорость не может больше быть для меня недостижимой. Я не выбирала дороги, не искала короткого пути; не переставая, думала я о доме, и этой мысли было достаточно для того, чтобы в мгновение ока перенести меня туда. И вот, наконец, я дома. Муж сидит в любимом кресле с газетой, старшие ребятишки деловито бегают вверх-вниз по лестнице. Мне не захотелось обращать на себя внимание детей, незаметно следуя за ними, с тревогой и волнением, я вглядывалась в их лица. Чем больше я смотрела на каждого из них, тем отчётливее вырисовывались картины их будущего. Теперь я начинала понимать, что у каждого из детей должен испытать нечто особенное, неповторимое отличающееся от опыта всех других людей. Я привыкла называть ребятишек своими, теперь мне было ясно, что я ошибалась - все они вполне независимы. Их души не менее важны, чем моя, и разум детей, также и как мой собственный, начал развиваться задолго до их земного теперешнего воплощения. Каждому из них дана возможность прожить жизнь по своему усмотрению. И даже самая искренняя материнская забота оказалась бы гибельной, если будет строиться на подавлении их воли и уничтожении их свободы действовать и мыслить самостоятельно. Нас ждёт расставание. Я твёрдо знала, что дети должны пройти свой путь. Когда он будет пройден, окончится пребывание на Земле. Я увидела многозначительные препятствия, ожидающие их впереди. Дорога будет нелёгкой, но, только преодолевши её, мои дети смогут духовно возрасти. Ни печаль, ни страх за них не тревожили меня отныне. Наша разлука будет не долгой. Скоро очень скоро мы встретимся вновь. Спокойная радость наполнила всё моё существо, с любимым мужем любимыми детьми с этой семьёй, о которой я так долго мечтала ни случиться ничего плохого. Я знала, что им будет хорошо, а значит, я смогу чувствовать себя уверенно и легко.
« Объятые светом»
Бетти Иди
Предисловие
Эта книга адресована всем!-- Кто пытается приоткрыть завесу «запечатанных» тайн нашего бытия.
Бетти Иди индианка из племени сиу, 28 ноября 1973 года в возрасте 31 год, умерла ночью после дневной операции в одной американской больнице. И описала всё, что с ней происходило после клинической смерти. Её душа покинула тело, и улетела по астральному коридору в Райскую цивилизацию «Мир», где руководителем избран сам Иисус Христос, так как у него самый больший коэффициент интеллекта разумной плазмы, т.е. он признан единогласно самым мудрым.
Бетти Иди оказывается в доземной жизни давно знала Иисуса Христа, она вместе с другими детьми Бога, среди них также был Иисус, вместе трудились над созданием и украшением Земной природы. Ей ещё раз напомнили важнейшую истину: Земля никогда не была родиной человечества. Бог Земли, он же Отец, он же Всевышний, создатель, конструктор Солнечной системы, говорит, - «Земля моя, а вы на ней поселенцы!» На этой планете мы являемся 4 поколением, которое выращивается цивилизацией нашей звёздной системы. Здесь, в регионе Биосферы с её малыми скоростями идёт выращивание разумного поколения для Космоса, Земля для нас является школой жизни, где мы, теперешнее человечество совершенствуем свой разум и интеллект.
Многие на Земле не могут найти убедительных ответов на свои, казалось бы простые на первый взгляд вопросы. А Бетти Иди дважды побывала там, куда человек попадает после своей физической смерти, когда душа покидает белковое тело.
Книга переиздавалась в Америке и Японии много раз, Бетти избрана во многих институтах мира занимающихся парапсихологическими исследованиями почётным членом. С ней ещё не раз были контакты с потусторонней цивилизацией, но о них она не хочет говорить, так как время для этих событий ещё не настало.
Глава № 1
Первая ночь
Тишина угнетала меня, только что рядом звучал спокойный голос Джо, а теперь в полумраке больничной палаты душа изнывала от мрачных предчувствий. Впереди долгая ночь, ночь накануне самого трудного из моих испытаний. Мысль о смерти не давала мне покоя. Много лет она не приходила ко мне, почему же именно сегодня полузабытые страхи вновь неотступно преследуют и мучат воображение?
Было 18 ноября 1973 года. В этот день врач предложил мне лечь на гинекологическую операцию. Посоветовавшись с Джо, я согласилась. К тому времени у нас было семеро детей, и в свои 31 год я чувствовала себя бодрой и здоровой. Я не жалела о принятом решении, но всё равно необъяснимая тоска сковывала холодом сердце.
После свадьбы нам с Джо почти не приходилось расставаться, и теперь, пытаясь успокоиться, я мысленно вновь погрузилась в знакомую атмосферу тепла и уюта, царившую у нас в семье. Мы не любили надолго уезжать из дома и даже в годовщину свадьбы старались оставаться с детьми. Они, все шестеро (седьмая девочка умерла в младенчестве), необыкновенно любили этот праздник и всегда задолго начинали готовиться к нему. Вечером мы все садились за праздничный стол, и дети нас поздравляли и угощали приготовленным ими же самими деликатесами и различными блюдами. Я вспомнила, как однажды они решили устроить для нас настоящее "китайское угощение"; на низком столике были расставлены всевозможные национальные блюда, и нам всем пришлось сидеть на полу на ковриках и смотреть театральное представление, сочиненное детьми. Казалось, мы с Джо перенеслись на несколько часов в чудесную волшебную сказку!
Я снова подумала о том, какой любящий и понимающий муж мой Джо. Он взял отпуск, чтобы побыть со мной перед операцией, а после выписки собирался взять еще неделю. Так приятно было слушать, когда он, блестя глазами, описывал роскошный ужин, который они с детьми приготовят мне в День благодарения...
От неясной тоски всё сильнее сжималось сердце. Может быть, виновата темнота за окном-- с детства я привыкла её бояться. Или же эта больничная палата напоминала мне другую, ту, в которой я лежала много лет назад, и где произошли события, до сих пор наполняющие душу изумлением и трепетом.
.Мне не было и четырёх лет, когда родители разошлись. Отец любил повторять, что в те годы белый человек не мог придумать для себя ничего хуже, чем жениться на краснокожей. Он рыжеволосый, подвижный, наполовину шотландец, наполовину ирландец; она - чистокровная индианка из племени сиу. Я была седьмым ребёнком, и родителей до их развода почти не помню. Расставшись с отцом, мать вернулась в резервацию, а он поехал к родственникам в город. Нас, семерых из десяти, поместили в закрытый католический пансион.
В первую же зиму в пансионе я простудилась, страшный кашель сопровождался непрерывной дрожью. Мы с сестрой спали в одной комнате с сорока другими девочками, и я помню, как, стуча зубами от холода, вылезла из-под одеяла и забралась в постель к Джойс. Мы лежали, тесно прижавшись, друг к другу, и обе плакали: я - от отчаяния и бессилия перед сотрясавшей всё моё тело лихорадкой, она от страха за меня. Одна из сестёр во время ночного обхода заметила меня и приказала немедленно вернуться к себе. Простыни были влажными от пота, одеяло не грело, но ни мои слёзы, ни мольбы Джойс не могли растрогать сестру. Наконец, на третьи сутки я оказалась в больнице.
Осмотрев меня, врач велел сестре связаться с родителями. Я помню, как он говорил о двухсторонней пневмонии и о том, что я едва ли доживу до утра.
Я лежала, сгорая от жара. То, погружаясь в забытьё, то снова из него выплывая. Внезапно я почувствовала чью-то руку на лбу и, открыв глаза, увидела склонённую над кроватью сиделку. Она погладила мои волосы и тихо произнесла: «Какая маленькая, совсем ещё дитя». Какой искренней добротой дышало каждое её слово, я потеплее завернулась в одеяло и довольная уснула. Эта женщина вернула мир и покой детскому сердцу так долго его ждавшему. Я проснулась оттого, что кто-то натягивал мне на голову простыню и сказал: «Слишком поздно, мы её потеряли, она умерла». Я ничего не понимала, кого мы потеряли, и что это значит слишком поздно. Повернув голову, я пыталась рассмотреть комнату, удивительно, что простынь закрывавшая мне лицо ничуть не мешала. Я увидела стоящих у кровати врача и сиделку. Сама кровать казалась мне большой. Я подумала тогда, что похожа на маленького коричневого жучка на этой огромной постели. Комната была освещена гораздо ярче, чем раньше и очертания всех предметов были гораздо резче. Врач уже ушел, и я продолжала чувствовать чьё-то невидимое присутствие. Внезапно я поняла, что не лежу на кровати, а парю между полом и потолком. Кто-то большой и сильный крепко держал меня на руках, я повернула голову и увидела мужское лицо, обрамленное седой бородой. От неё невозможно было оторвать глаз, так она искрилась и сияла. Я гладила эту бороду и накручивала на палец, и мне было спокойно и весело. Незнакомец убаюкивал меня и, хотя я видела его впервые, я мечтала лишь о том, чтобы быть вечно с ним, вечно растворятся в ласковом сиянии, исходившем от его лица. «Посмотрите, она дышит!», - воскликнула сиделка. И врач снова оказался у моей постели. Но что это? Комната ничуть не похожа на прежнюю, она очень маленькая и тёмная. Вместо радости я ощущала страх, почти ужас, тело моё покрылось испариной, волосы прилипли ко лбу, все суетятся вокруг меня. Когда приехали родители, им сказали: «Что я чуть не умерла".
Я присутствовала при их разговоре с врачом, но по-прежнему не понимала, как я могла умереть, если я видела и слышала каждое слово, движение находившихся рядом людей. Впрочем, этот вопрос не слишком долго мучил меня, какая разница ведь я снова была с родителями, с теми, кто меня любил и понимал, как тот же невидимый человек с бородой. Несколько раз я пыталась узнать, кем он был и куда ушёл, но отец и мать не понимали, о чём я говорю, снова и снова я рассказывала о том, как сказал врач: «Слишком поздно, мы её потеряли, и отошёл от кровати и как на его месте оказался старик, чья борода сверкала неземным светом». Родители не верили не одному моему единому слову, они так и не могли ответить на эти вопросы. Этот случай стал моей маленькой тайной любви осветившей моё детство. Память о нём не тускнела, и когда я вспоминаю об этом человеке, я испытываю тоже чувство успокоения и счастья, как когда-то, прижимаясь щекой к его чудесной бороде.
Между тем сумерки в палате сгущались. Темнота всегда напоминает мне о моём детском одиночестве и заброшенности, но сегодня наступающая ночь несла с собой ещё одно странное чувство. В каждом уголке, в каждой щёлке, казалось, притаилась смерть. Она наполняла все мои мысли, сковывала все движения. Смерть. Смерть и Бог. Они связаны неразрывно. Что ждёт меня по ту сторону жизни? Что я обрету? Вечную муку? Вечность и её мстительного Творца? И какой Он, Бог? Не знаю. Надеюсь только, что он не похож на того, чей страшный образ дни ночи преследовал нас в пансионе.
Я на всю жизнь запомнила здание пансиона: красные кирпичные стены и громадные сырые залы. Высокий забор отделял нашу половину от той, где жили мальчики, а другой такой же тянулся вдоль всей территории школы. Мы были отрезаны от мира и друг от друга. Никогда не забуду первое школьное утро, когда наших братьев уводили в предназначенный для них корпус. Никогда не забуду страх в их глазах, их неуверенную походку, их лица, то и дело умоляюще оборачивались к нам. Я думала тогда, что моё сердце вот-вот разорвётся от жалости и боли.
Меня и моих двух сестёр проводили в тесную приёмную, где старая суровая монахиня сначала долго искала у нас вшей, а потом коротко постригла. Каждой из нас дали по два платья: «Если вздумаете сбежать, то по этой одежде вас живо отыщут", - предупредила монахиня. Мою старшую сестру, Тельму, «сестрёночку", как мы её ласково звали её, отвели в спальню, предназначенную для старших воспитанниц, а мы с Джойс, вместе с другими девочками строем промаршировали в свой дортуар. Нам следовало, остановиться каждой возле своей кровати, и стоять, не шевелясь, пока дежурная сестра не свистнет в свой свисток. По этому сигналу надо было быстро раздеваться, нырять под одеяло и закрывать глаза. Свет гас, в замочной скважине поворачивался ключ, и мы оставались одни запёртые в огромной тёмной комнате. Напряженно вглядываясь во мрак, вздрагивая от каждого шороха, я лежала и ждала, когда сон не уведёт меня, наконец, в мир, где нет страха, ни боли, ни одиночества.
По воскресеньям все дети посещали церковь, и там нам с сёстрами удавалось иногда разглядеть в другом конце запертые в часовни головки наших милых братьев. Впервые увидев их там после целой недели разлуки, я, не помня себя, ринулась к тому месту, где стояли мальчики, но тут же мой пыл был охлаждён сильным ударом по голове. Оказалось, что, для поддержания дисциплины во время молитвы у сестёр есть специальное приспособление: длинная жердь с каучуковым шариком на конце. Я с трудом запоминала, что означает звон колокольчиков, что, жесты священников, когда надо вставать на колени и когда креститься и ещё не раз неумолимая палка опускалась на мой бедный затылок. И всё-таки никто не мог запретить мне, смотреть на братьев, а это удовольствие стоило любых наказаний.
В пансионе нам часто рассказывали о Боге, и мне никогда не приходило в голову усомниться в праведности этих рассказов. Нам внушали, что мы, индейцы, - язычники и грешники, и монахини, любимые дочери Божьи, призваны помочь нашим заблудшим душам встать на путь истинный. Мою сестру, Тельму, часто наказывали, и каждый раз она должна была благодарить бившую её монахиню, а иначе следовали новые побои и унижения. Я верила, что сёстры избранницы Господа, и я начала бояться Его. Всё, что я слышала о Боге, только увеличивало мой страх. Он представлялся мне злым, мстительным и нетерпеливым.
Я была беззащитна перед Ним, любую минуту Он мог стереть меня с лица Земли и призвав на Страшный суд, отправить в Ад. Я мечтала только о том, чтобы никогда не встретиться с этим ужасным Богом, который так не любил меня.
Я взглянула на большие настенные часы. Прошло всего несколько минут с того времени, как ушёл Джо. Всего несколько минут тусклый свет, проникавший с улицы, не мог рассеять глубокие тени, залегшие по углам - они заполняли всю комнату и превращались в призраков- призраков моего детства. Мысли мчались одна за другой сквозь коридор памяти. Надо было остановить их, успокоиться, иначе эта волна мрака захлестнёт меня. Я изо всех сил старалась нарисовать в воображении какой-нибудь счастливый момент своего детства.
Брейнардская школа для детей индейцев была организована баптистами- методистами. Я до сих пор помню надпись, висевшую над воротами: «Слепота духовная ведёт к погибели». Разумеется, я не сомневалась в том, что слова эти относятся к нам, индейцам; это мы должны погибнуть, если школа не научит нас видеть по-настоящему. Вполне понятно, что моя уверенность только укреплялась, когда, гуляя по городу, я то и дело натыкалась на таблички типа: «Индейцам и собакам вход воспрещён».
Брейнардская школа оставила во мне гораздо более светлые воспоминания, чем католический пансион. Мы занимались в маленьких уютных классах, и учителя всегда ласково и терпеливо выслушивали каждого из детей. Я узнала, что Бог не всем представляется злым и мстительным. Бог методистов был добр и снисходителен, он огорчался из-за нашего непослушания и радовался нашим успехам. Свою молитву методисты часто прерывали громкими возгласами, и мне стоило немало труда привыкнуть к этим неожиданным: « Амен!» и «Аллилуйя!» Но, несмотря на атмосферу тепла и доверия, царившую в школе, я по-прежнему с ужасом ждала встречи с неведомым и страшным Богом, у которого готово уже наказание за каждый мой проступок.
Летом я регулярно бывала в лютеранской и баптисткой церкви, а время от времени и в Армии спасения. Разница их вероучений не казалось мне существенной; гораздо важнее было то, что в каждой церкви я узнавала что-то новое о Боге. Чем старше я становилась, тем больше мне хотелось понять Его, проникнуть в Его тайну, ощутить Его присутствие здесь, на Земле. Я неустанно молилась, но мне казалось, что Он не слышит обращённые к нему вопросы, мои слова словно таяли в воздухе, не доходя до Его ушей. Однажды (мне было тогда одиннадцать лет), собравшись духом, я подошла к школьной воспитательнице и спросила: «Действительно ли где-то в небесах есть Бог?» Я была уверена, что она одной фразой сумеет разрешить все мои сомнения, но вместо ответа воспитательница отшлёпала меня, возмущённо спрашивая, как смею я верить в Его существование. Она приказала мне встать на колени и молить Его о прощении, я повиновалась. Но теперь я знала наверняка: спасенья нет; я усомнилась в Нём, и Он пошлёт меня в Ад. Я никогда уже не буду прощена.
Тем же летом, когда я жила в доме у отца со мной произошёл случай, надолго наполнивший мою душу страхом. Ещё в раннем детстве я полюбила смотреть на небо. И в этот вечер, лёжа в постели, я по обыкновению разглядывала проплывающие тучи и зажигающиеся первые звёздочки. Как вдруг тьму вечернего неба прорезал яркий, ни на что не похожий свет, исходящий из облака. Он качался из стороны в сторону, и, казалось, кого-то искал. Не меня ли? Не каждого ли из нас? По спине поползли мурашки, тело сковало холодом, я поняла: это Иисус, это Его второе пришествие. Нас учили в школе: «Господь придёт как тать в ночи. Он заберёт с собой праведников и испепелит всех грешников». Вне себя от ужаса я закричала. До этого я никогда не видела прожекторов, и прошло несколько часов, прежде чем отцу удалось убедить меня в том, что таким образом в их городе всегда отмечают начало карнавала. Я успокоилась, наконец, но после этого происшествия, ложась спать, всегда плотно задвигала занавески и старалась не смотреть на улицу.
Я по-прежнему продолжала свои поиски истины. Помню, как прилежно я посещала церковь и учила наизусть целые главы из Нового Завета. В конце концов, у меня появилась своя «богословская концепция». По-видимому. Решила я, после смерти человеческий дух вместе с телом пребывает в могиле, вплоть до воскресения, когда приход Христа освобождает души праведников из заточения. Но стоило мне представить свою собственную смерть, как в воображении рисовался мрак и холод, вечная тьма и страдание.
ГЛАВА № 2
Сумерки сгущаются
Окна моей палаты плотно зашторены. Разве я встала и зашторила их. Я снова взглянула на часы и даже привстала, чтобы послушать, тикают ли они? Казалось, время остановилось. Я почувствовала, что мне просто необходимо поговорить с кем-либо. Может быть, вызвать дежурную сестру? Нет, пожалуй, лучше позвонить домой. Я набрала номер, и через несколько секунд в трубке уже звучал голос нашей 15-летней Донны. Не успела я поздороваться, как на меня один за другим посыпались вопросы о моём самочувствии, о больнице, о предстоящей операции. Неподдельная забота и нежность дочери тронули меня почти до слёз. Я сказала, что здесь совсем не плохо, но, конечно, мне сильно не хватает их всех. «А папа ещё не вернулся?» Сердце моё дрогнуло - ведь сейчас больше всего на свете мне хотелось поговорить именно с Джо. «Мам, а у тебя, правда, всё в порядке?»- « Да, девочка». Я старалась казаться спокойной, но ощущение надвигающейся беды становилось всё сильнее, и я едва сдерживалась, чтобы не крикнуть: «Пожалуйста, найдите отца и пришлите его сюда! Пожалуйста, пусть он придёт поскорее». В трубке послышалась возня, перебивающие друг друга дети затараторили: « Ну, как ты там, мамочка?», « Дай же мне поговорить с ней!», «Отдай трубку, а то я всё расскажу папе!» Я чувствовала, что снова вернулась домой к близким и родным людям. Это чудесное ощущение длилось ещё с полчаса, пока я желала спокойной ночи каждому из малышей. Но стоило мне повесить трубку, как одиночество вновь окружило меня. Казалось, комната стала ещё меньше и темнее. Дом, дети_ разве можно поверить, что они совсем недалеко, всего через несколько улиц отсюда! Семья была самым большим светом в моей жизни, оказавшись вдали от неё, я чувствовала себя несчастной и покинутой. Мне так хотелось увидеть их всех! Воспоминания о трогательной заботе детей, о преданности и доброте Джо предавали мне сил; я мысленно разговаривала с ними, никто в целом мире не заставил бы меня поверить, что именно тогда, в те самые минуты, когда душа так моя стремилась к моим близким, так жаждала встречи с ними, начинался по существу мой путь от них, долгое путешествие, в которое мне было отправиться одной.
Я давно решила для себя, что когда-нибудь муж и дети заменят мне ту семью, которой я была лишена и без которой так скучала в детстве. Когда я выйду замуж, думала я, семья станет для меня главным, ей я отдам все силы, в ней я буду черпать утешение. Когда я выйду замуж, любовь и верность станут основой моей жизни, я вынесу все испытания для того, чтобы мои дети знали: их родители будут всегда поддерживать их, чтобы ни случилось.
Пятнадцати лет я стала жить вместе с матерью, отец решил, что молодой девушке полезнее будет материнская забота, нежели наставления учителей в интернате или его собственное внимание. Мать тоже считала, что так будет лучше, она много работала и рада была оставить со мной детей. Итак, меня забрали из школы и оставили дома присматривать за младшей сестрёнкой. Соседские дети с утра уходили на занятия, а я с завистью следила за ними из окна. Разумеется, я была слишком молода, чтобы оценить все преимущества, которые даёт образование, но мне страстно хотелось вырваться из дома, оказаться снова среди друзей, среди шумной и богатой впечатлениями жизни. Из создавшегося положения я видела один выход - выйти замуж и завести свою собственную семью. Мне надоело постоянно удовлетворять чужие прихоти, я хотела, наконец, начать жить своей жизнью – иметь свою одежду, свою кровать, свой дом. Я хотела, чтобы рядом всё время был человек, которому я могла бы доверять, муж, любящий меня, чтобы ни случилось с ним или со мной.
Неудивительно, что первый же парень, сказавший мне несколько ласковых слов, сумел завоевать моё сердце. Отец был очень недоволен, но мать одобряла меня, и следующей весной мы поженились. Мне было пятнадцать лет, и я не имела ни малейшего представления о том, что такое семейная жизнь. Мы оба были слишком молоды и к тому же совершенно не подходили друг другу ни по характеру, ни по взглядам на жизнь. Наш брак распался через шесть лет, все наивные мечты разбились, а в душе остались глубокие незаживающие раны – лишь через много лет огромное терпение и любовь Джо смогли залечить их. И всё – таки я никогда не жалела о том, что случилось: четверо малышей были мне наградой за всё перенесённые испытания. Как дороги мне они все: две дочери, Донна и Шерил, сын Глен . Как часто вспоминаю я умершую в трёхмесячном возрасте малышку Цинтию…
Я познакомилась с Джо на рождественском балу через год после развода. Он служил на военно-воздушной базе в Неваде недалеко от города Рено, где я жила тогда. Как и я, он уже однажды был женат, и после разговора с ним мне стало ясно, что этот человек во многом похож на меня. У него было такое же безрадостное детство, и он так же мечтал о прочном, надёжном семейном союзе. Казалось, каждый из нас нашёл то, что искал всю жизнь. Мои последние сомнения и опасения развеяли дети – они в один голос уверяли, что мечтают о том времени, когда Джо будет жить с нами.
Мы поженились, и с самого начала наша совместная жизнь стала приносить столько счастья, что я с трудом верила в реальность. Никогда раньше ни один человек не был со мной так нежен, как Джо. Так ласков и терпелив он был и с детьми, но в отношении к ним мягкость, сочеталась у него с разумной строгостью и требовательностью. Когда вечером он возвращался домой, малыши наперегонки бросались к двери, чтобы как можно раньше поздороваться с ним. С самых первых дней он стал для них милым и любимым «папочкой».
Каждый из нас прошёл через суровые жизненные испытания, и мы действительно хотели найти счастье друг в друге. Я уверена, что именно это горячее и искреннее желание и помогло нам, несмотря ни на какие трудности, сохранить нашу любовь и нашу семью. Переезжая с места на место, меняя образ жизни, мы никогда не забывали о том , чего бы это не стоило, оставаться вместе. В наших мыслях главным неизменно оставалась семья – по сравнению с её благополучием наши личные притязания казались такими мелкими и неважными.
В июле 1963 года Джо перевели на военно-воздушную базу Кандольф в Сан – Антонио. Начиналась эпоха компьютеров, и Джо стал учиться программированию. За четыре года жизни в Техасе у нас родилось двое сыновей: Джозеф-младший и Стюард Джеффри.
Наша жизнь была воплощённой мечтой: новый дом с кондиционерами, новая машина, множество новых нарядов для детей. Джо работал, я вела хозяйство и заботилась о детях. Казалось, некий чудесный покров, распростёртый над нашим домом, укрывает его от бед. Какими же далёкими от этой безоблачной жизни казались мне годы моего одинокого детства, интернат, первое замужество…
И всё-таки я знала: моему счастью чего-то не достаёт. Я по-прежнему молилась, но в отношениях с Богом царили, как и раньше, отчуждение и страх. Время от времени Он исполнял мои просьбы: так, когда после развода я молилась о любящем и терпеливом друге, который мог бы вместе со мной воспитывать детей. Он в буквальном смысле привёл ко мне Джо. Я верила, что Бог существует, и, несмотря на все пугающие рассказы о «каре Божьей», верила в то, что Он любит своих детей. Но в то же время я абсолютно не представляла ни того, какое отношение имеет эта любовь к моей жизни, ни того, как рассказать о ней детям. Мы поговорили об этом с Джо, и я предложила начать ходить в церковь. Нельзя сказать, чтобы эта идея слишком привлекала Джо,- виной тому, прежде всего, его ранний детский опыт, надолго оттолкнувший его от религии. Я с уважением относилась к его позиции, но по-прежнему хотела, чтобы атмосфера доверия к Богу, близости с ним царили в нашей семье. Мы побывали в нескольких местных церквях, но ни одна нас не удовлетворила, и через некоторое время, устав от бесполезных стараний, я отказалась от выполнения своих намерений. Мои религиозные воззрения остались такими же неясными, а отношение к Богу таким же двойственным.
…Мои размышления о прошлом были прерваны появлением сиделки. Выпить снотворное я отказалась – лекарства с детства внушают мне необъяснимый страх, и даже аспирин я старалась не принимать, предпочитая переносить любую головную боль или простуду. Сиделка вышла. Одна в тёмной комнате, я не могла отвлечься от мыслей о предстоящей операции. Удачно ли она пройдёт? Я слышала не одну историю о людях, умерших под ножом хирурга. Не ждёт ли меня такая же участь? Я стала вспоминать все слышанные мной рассказы о погребениях. В воображении вставали виды кладбищ, могильные плиты, кресты, возвышающиеся над гробами. В голове всё время вертелся вопрос: зачем нужны покойникам кресты? Они символизируют святость умерших? Или отгоняют духов ада от могил грешников? Мрак в комнате становился всё гуще и таинственней, я всё глубже погружалась в него. Наконец, не выдержав, я нажала кнопку звонка и вызвала сиделку. «Не могли бы вы принести мне эти таблетки?» - спросила я, едва она переступила порог. С удивлением, подняв брови, сиделка секунду помедлила, но через несколько мгновений передо мной уже стояла чашечка с лекарством.
Прошло несколько минут, и я почувствовала, как вдруг отяжелели веки, и, всё тело налилось вялостью и дремотой. Я начала читать обычные вечерние молитвы и, едва успев договорить их, уснула.
ГЛАВА №3
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Когда я открыла глаза, сквозь щели в занавесках уже пробивался дневной свет. Операция была назначена на полдень, и я могла позволить себе ещё несколько часов непривычной роскоши - повалятся в кровати, когда все вокруг уже встали. После снотворного я чувствовала себя вялой, или, может быть, эти ночные страхи сделали тело таким слабым и беспомощным. Сейчас, при свете дня, все тревоги отступили. Я лежала и вспоминала, как тяжело мне было в больнице в прошлый раз. Все ужасы этой ночи – ничто по сравнению с мукой, терзавшей меня. Сейчас я знала, по крайней мере, что меня ждёт…
Джо демобилизовался в 1967 году, и перед ним открылся богатый выбор возможностей в новой для него гражданской сфере. Производство компьютеров постоянно расширялось, и специалистов его профиля требовались везде. Нам оставалось только решить, в какой части страны мы хотим поселиться. В конце концов, мы выбрали Северо-Западное побережье, где Джо должен был начать работу в большой аэрокосмической корпорации. Мы давно мечтали уехать из Техаса с его жарким и сухим климатом, К тому же мой отец с женой жили теперь на Северо-западе, и мы могли бы, устроившись где-нибудь недалеко, видится с ними почаще.
Вскоре после переезда я поняла, что опять беременна. Это открытие не слишком меня обрадовало. У нас хватало забот и с пятью малышами – и Джо и я давно решили, что увеличивать семью не будем. Врачи тоже не советовали мне рожать: предыдущие роды сильно ослабили организм, и новое напряжение было бы для него не желательным.
На третьем месяце у меня начались сильные судороги и кровотечения. Врачи считали, что такое развитие беременности предполагает скорый выкидыш. Кровотечения продолжались, и мне пришлось лечь в больницу. Мы рассчитывали, что организм сам избавиться от мешавшего ему плода, однако через некоторое время стало очевидным, что этого не произойдёт, и один из врачей предложил аборт. Он считал, что ребенок, даже если мне удастся родить его, скорее всего он появиться уродом. У меня не было причин сомневаться в его правоте, и, посоветовавшись с Джо, мы решили, что операция неизбежна. За день до назначенного аборта меня осматривали другие врачи, и все они единодушно согласились с мнением коллеги. Проходя мимо моей кровати, один из докторов приостановился на мгновение и произнёс: « Ума не приложу, почему этот малыш так крепко прицепился там». Холод прошел по всему моему телу, и словно чей-то повелительный голос зазвучал внутри: « Не делай этого. Ребёнок должен появиться на свет. Он хочет жить».
Когда через несколько часов в палату вошёл Джо, я рассказала ему и о решении врачей, и о своей убеждённости в том, что мы обязаны дать жизнь этому ребёнку.
Нам предстояло примириться с мыслью о том, что один из наших детей будет калекой. Такая перспектива одинаково пугала нас обоих, но я знала, что никогда не смогу жить спокойно, если соглашусь сейчас на аборт. Подумав, Джо согласился, и тем же вечером мы объявили в больнице о своём намерении сохранить беременность. Врачи не поддавались ни никакие уговоры; я должна сделать аборт – ни один медик не посоветует мне ничего другого, ни один не согласиться принять на себя такую ответственность. На следующий день я выписалась из больницы, и сразу же занялись поисками врача, который взялся бы наблюдать за мной. В конце концов, я познакомилась с молодым человеком, недавно демобилизованным из военно-воздушных сил и только начинавшим частную практику. Он видел в Джо товарища по армии, и нам надолго пришлось уговорить его принять меня в число своих пациентов, Этот врач считал, что у младенца есть шансы выжить, но и он был уверен в том, что тело ребёнка окажется деформированным. Он велел побольше лежать и строго придерживаться его предписаниям. Всю работу по дому взяли на себя Джо и дети, я же решила использовать свободное время для того, чтобы записаться на заочные курсы и получить законченное среднее образование. Недели пролетали одна за другой и вот, наконец, приблизился назначенный срок. С каждым днём моя тревога усиливалась. Надо было подготовить детей к появлению малыша: мы объявили им, что младший братик или сестричка, может быть, окажется калекой, а может быть, умрёт во время родов. Мы с Джо старались утешить друг друга, без конца вспоминая удивлённое замечание врача: «Этот малыш прицепился там крепко», - и тот внутренний голос, который прозвучал во мне в ответ на эти слова.
В то время отцов ещё не пускали в родильные отделения, но одна мысль о том, что мне предстоит встретить этого ребёнка без помощи и поддержки Джо, приводила меня в ужас. Наконец в больнице согласились разрешить моему мужу присутствовать при родах. Правда, Джо пришлось подписать бумагу, в которой он снимал с врачей ответственность за своё собственное состояние, даже если он упадёт в обморок или почувствует себя плохо, медперсонал в первую очередь будет продолжать, заботится в первую очередь обо мне.
Схватки начались 19 июня 1968 года. Я была так напугана, что никакими силами не могла унять дрожь, сотрясавшую всё тело. В больнице на Джо надели зеленый халат и белую маску, мне были видны только серо-голубые глаза; их взгляд старался успокоить, утешить, но потому, как прерывисто и неровно он дышал, я понимала, что муж волнуется не меньше меня. Стоя у кровати, он нежно гладил меня по голове, и чем сильнее становились схватки, тем крепче он сжимал мою руку.
И вот малыш появился на свет. Врач повернулся ко мне, и, встретившись с ним глазами, я поняла, что все наши страхи и тревоги оказались напрасными. Он положил мне новорожденного на руки… Мы не могли удержаться от слёз: ребёнок был также красив и здоров, как и любой из наших детей. Прижимая сына к себе, я чувствовала невыразимое счастье оттого, что он, так хотевший жить, наконец-то увидел эту прекрасную землю.
Я не секунды не жалела о том, что не сделала аборт, но было ясно, что последняя беременность повлияла на мой организм не лучшим образом. В течение нескольких лет я пыталась преодолеть неприятные последствия родов, пока, наконец, врач не предложил мне лечь на операцию. Я долго размышляла и советовалась с Джо, но другого выхода, по-видимому, не было, и мы согласились.
До полудня оставалось совсем немного. Войдя в комнату, сиделка громко сказала, что должна сделать укол снотворного. Мне было смешно, что она будит меня специально, чтобы усыпить. Я хотела улыбнуться, но по всему телу уже разливалось мягкими волнами расслабляющее тепло. Потом к кровати, по-видимому, подошёл врач – по крайней мере, я слышала его голос, произнёсший: «Всё в порядке?» Тёплые волны становились всё выше , всё чернее, я всё глубже погружалась во тьму.
Когда я очнулась, был уже вечер. Врач стоял у моей постели и говорил, что операция прошла успешно и что очень скоро я почувствую себя лучше. Помню, как я подумала тогда: «Вот и отлично. Можно больше не беспокоится о том, чем всё это кончится».
Кажется, я опять заснула, потому что, открыв глаза, обнаружила, что лежу одна в незнакомой комнате. Рядом стояла ещё одна кровать, но она была пуста. Комната оставляла впечатление яркости и веселья. Обои в оранжевую и жёлтую полоску, два ночных столика, два умывальника все немного крикливое, на мой вкус, но вполне радостное и бодрое. Рядом с моей кроватью большое окно; я специально просила о нём, потому что с детства боюсь замкнутого пространства. На улице уже стемнело, и комната освещалась только ночником, прикреплённым над дверью. Я вызвала сиделку и попросила воды. Она сказала, что весь день мне давали сосать кубики льда, я этого совершенно не помнила. Оказалось, что Джо и некоторые из наших знакомых приходили уже навещать меня, но я, как ни старалась, мне не удавалось вспомнить, видела я их или нет. Как бы там ни было, выглядела я наверняка неважно, и меня абсолютно не радовала возможность быть уведенной кем бы то ни было, в то время как я лежу без сознания. Халат сбился, ноги почти не прикрыты…Надо было заранее попросить Джо не приводить сюда друзей.
В девять сиделка принесла вечернюю порцию лекарств. Если не считать слабой боли, естественной после операции, я чувствовала себя совсем неплохо. Я выпила таблетки и села перед телевизором. Должно быть, я задремала, потому что, когда снова взглянула на часы, они показывали уже девять тридцать. Голова была очень ясной, и я почувствовала вдруг непреодолимое желание позвонить Джо. Я добралась до телефона и набрала номер, разговора я не помню, меня охватила такая слабость, что всё, чего я хотела - это вернуться в постель и уснуть. Выключив телевизор, я натянула одеяло до подбородка, пытаясь согреться. Я чувствовала необыкновенный холод и слабость во всём теле.
Глава№4
Я УМИРАЮ
Должно быть, я немного задремала, но странное дело, взглянула на часы, я обнаружила, что они по-прежнему показывают 9:30. А внутри что-то творилось необъяснимое, нервы напряглись в ожидании грозящей опасности. Я внимательно осмотрела комнату, ничего не изменилось, дверь по-прежнему приоткрыта, мебель на своих местах, ночник всё также слабо поблёскивает в темноте. Страх не проходил. Тело становилось всё слабее и слабее. Я знала, что возле кровати есть кнопка вызова сиделки, но как ни старалась повернуться и нажать кнопку, ни один мускул не пришёл в движение, а руки лежали неподвижно. Силы покидали меня. Казалось, кровь капля за каплей льётся из жил, голова наполнилась гулом, а тело продолжало слабеть, наконец, безжизненно замерло на постели. И в этот момент я почувствовала неожиданный прилив энергии, ощущение было такое, словно внутри разорвалась бомба и мой дух, выброшенный из грудной клетки стремительно, как бы повинуясь притяжению огромного магнита, понёсся ввысь. Первым моим чувством было чувство радости, во всём происходящем я не замечала ничего необычного, паря под потолком я ощущала безграничную свободу, и летать мне нисколько не надоедало. Повернувшись, я увидела, что внизу на кровати лежит человек, мне захотелось узнать кто это? И опустилась к нему поближе, во время работы сиделкой я хорошо изучила вид мёртвого тела, и теперь вглядевшись в лицо человека на постели, сразу же поняла, что он недавно умер, ещё мгновение и меня поразила мысль: «Так это же я, сама это моё тело лежит там, внизу и я не испугалась и не отшатнулась, а наоборот, я почувствовала острую жалость к этой бездыханной оболочке. Она казалась моложе и симпатичней, чем я привыкла думать, и вот она мне больше не нужна. То же самое ощущение было у меня раньше, когда я смотрела на какое-нибудь платье, которое я не собираюсь носить оно ещё не старое и может прослужить не один год, но срок его жизни истёк и теперь грустное оно одиноко лежит в сторонке. Я подумала, что никогда не видела своё тело объёмным, до этого оно представлялось мне только в зеркальной плоскости. Оказалось, что взгляд духа отличается от зрения обычного земного человека. Я увидела себя сразу со всех сторон; сверху, снизу, боков, я различала в чертах своего лица какое-то неизвестное прежде мне выражение. Я заметила, какая законченность сквозит во всём моём облике, скорее всего это моё новое видение не позволило мне сразу понять, чьё тело лежит на кровати. Моя новая оболочка была невесома, чрезвычайно подвижна мне легко и приятно в этом необычном теле и хотя ещё несколько секунд назад меня мучила боль, теперь я не чувствовала ни малейшего неудобства. Мой облик был по настоящему совершенен: «Так вот какая я на самом деле, с удовольствием подумала я»
Я снова взглянула на своё земное тело, похоже никто не знал, что оно не дышит и не двигается. Мне захотелось сейчас же сообщить о своей смерти кому-нибудь в больнице, я умерла, а им там нет до меня дела. Эта мысль не давала мне покоя, я собралась, было вылететь в коридор, как вдруг увидела перед собой 3,-х мужчин в удивительно красивых светло-коричневых одеяниях. У одного был на голове капюшон, а у каждого вышитый золотом пояс, концы которого свободно свисали почти до колен. Их тела излучали какое-то необыкновенное свечение не слишком яркое и чем-то похожее на тот слабый мягкий свет, который я обнаружила в это мгновение, исходил и от меня самой. Никакого страха я не испытывала, на вид бы дала этим людям лет 70-80, но я понимала, их возраст исчисляется не земными годами. Возможно, они имеют сотни, даже тысячи лет. Они старше, чем мне показалось в первые секунды, видно, что они обладают огромными духовными знаниями и мудростью. Глядя на них, их одеяние я решила, что передо мной монахи, и подумала, что должна помолиться. Но они заговорили первыми, но я не слишком хорошо понимала, что они заговорили первыми, но я не слишком хорошо понимала, что они имели в виду. «Мы с тобой во всех вечностях», сказали они, я никогда не могла до конца осознать, что такое Вечность, тем более странными показались мне их слова: «В вечностях». Вечность как мне представлялась, ждёт нас в будущем после смерти, а эти существа говорили о вечности как уже давно прошедшем. Я мучительно старалась вникнуть в смысл их речей и вдруг сцены из моих прошлых жизней не на Земле, а где-то в других незнакомых мне местах одна за другой возникали в моём сознании. Вглядываясь в эти картины, я вспомнила, что действительно раньше общалась с этим людьми, и что наше знакомство на самом деле вечно. И становилось всё яснее, что предземная жизнь не выдумка, а самая настоящая реальность. Я увидела как смерть, войдя в поток великой жизни струящейся во все стороны во времени и пространстве, становится возрождением к новому совершенному знанию и пониманию. В трёх монахах стоящих предо мной я узнала лучших своих друзей, избранных, чтобы сопровождать меня в этой бесконечной и прекрасной жизни. Они рассказали, что вместе со многими другими ангелами охраняли меня, пока я пребывала на Земле. Меня не покидало чувство, что именно эти трое сделали для меня больше всего, что именно они были самыми главными из всех ангелов-хранителей. Они сказали, что я умерла слишком рано, просили не беспокоиться, не расстраивается. Я должна верить, что ничего плохого со мной не произойдёт. В их обращении сквозила глубочайшая любовь и забота, каждое произнесённое ими слово наполняло меня радостью и миром. Это не был разговор в обычном смысле слова, скорей всего назвала бы обращение духа к духу, разума к разуму. Сначала мне показалось, что они разговаривают, открывая рты, но вскоре я поняла это передача мысли. Они используют гораздо быстрый и совершенный способ, который они обозначили чистым знанием, хотя это напоминает скорей всего телепатию. Хотя восприятие было глубже и полнее я чувствовала их любовь и сама переживала что и они. Наше общение наполнило меня счастьем, я понимала, как я их по-настоящему сильно любила. Мой прежний язык, на котором разговаривали наши земные тела, был бесконечно ограничен. Мои человеческие способности выражать свои чувства и мысли казалось мне такими ничтожными по сравнению с тем чистым общением, которое возможно только в сфере духа. У нас было так много тем для разговора. Мне надо было многим поделиться, а им многому научить. И всё–таки долгие беседы придётся отложить до более подходящего момента. Вдруг я подумала о муже и детях, как они воспримут известие о моей смерти, я подумала, как бы выбраться из больницы, я стала оглядываться в поисках выхода. Ближе всего оказалось окно, и я мгновенно проскользнула сквозь него на улицу. Перестав мыслить в прежних ограниченных категориях, я получила гораздо большую свободу передвижения: моя новая духовная оболочка давала возможность преодолевать любые материальные препятствия. Это необыкновенное открытие я сделала уже на улице, когда, обернувшись, обнаружила, что окно , сквозь которое я прошла так свободно, всё время оставалось закрытым.И Путешествие до дома вспоминается мне довольно смутно, деревья и дома проносились внизу, а я мчалась над ними, зная, что никакая скорость не может больше быть для меня недостижимой. Я не выбирала дороги, не искала короткого пути; не переставая, думала я о доме, и этой мысли было достаточно для того, чтобы в мгновение ока перенести меня туда. И вот, наконец, я дома. Муж сидит в любимом кресле с газетой, старшие ребятишки деловито бегают вверх-вниз по лестнице. Мне не захотелось обращать на себя внимание детей, незаметно следуя за ними, с тревогой и волнением, я вглядывалась в их лица. Чем больше я смотрела на каждого из них, тем отчётливее вырисовывались картины их будущего. Теперь я начинала понимать, что у каждого из детей должен испытать нечто особенное, неповторимое отличающееся от опыта всех других людей. Я привыкла называть ребятишек своими, теперь мне было ясно, что я ошибалась - все они вполне независимы. Их души не менее важны, чем моя, и разум детей, также и как мой собственный, начал развиваться задолго до их земного теперешнего воплощения. Каждому из них дана возможность прожить жизнь по своему усмотрению. И даже самая искренняя материнская забота оказалась бы гибельной, если будет строиться на подавлении их воли и уничтожении их свободы действовать и мыслить самостоятельно. Нас ждёт расставание. Я твёрдо знала, что дети должны пройти свой путь. Когда он будет пройден, окончится пребывание на Земле. Я увидела многозначительные препятствия, ожидающие их впереди. Дорога будет нелёгкой, но, только преодолевши её, мои дети смогут духовно возрасти. Ни печаль, ни страх за них не тревожили меня отныне. Наша разлука будет не долгой. Скоро очень скоро мы встретимся вновь. Спокойная радость наполнила всё моё существо, с любимым мужем любимыми детьми с этой семьёй, о которой я так долго мечтала ни случиться ничего плохого. Я знала, что им будет хорошо, а значит, я смогу чувствовать себя уверенно и легко.